Лере стало не по себе. Значит, ее случайное появление в архиве лишит работы кормящую мать? Нет, этого она не может допустить. Но едва девушка раскрыла рот для возражений, Егор Никитич предостерегающе поднял руку.
— Знаю, заранее знаю, что вы хотите сказать. Вам жалко эту несчастную женщину и мать, не так ли?.. Это делает вам честь, Валерия Павловна. Но кто вам сказал, что ее уволят? Я первый не допущу этого! Зинаида Савельевна получит работу...
Без стука распахнулась дверь, в кабинет заглянула низенькая веселая толстуха со свалявшимися кудряшками на голове.
— Егор Никитич, можно?
— Вы, кажется, видите, Зинаида Савельевна: я занят.
— А я только на минутку... Распишитесь вот здесь! — Она протянула Егору Никитичу какую-то бумажку и подмигнула Лере. — Моя спасительница? Приветствую!
Лера вышла, чтобы не мешать последнему объяснению начальника со своей бывшей сотрудницей. У Марии Михайловны, поднявшейся к ней навстречу, было трагическое лицо.
— Это такой удар для Зины, такой удар...
Старший архивариус не успела договорить: из кабинета вылетела Зина, размахивая бумажкой.
— Ой, девки, какая я счастливая! — она бросилась на грудь к Марии Михайловне, чмокнула в щеку Леру. — Если бы не вы, девушка, меня бы во веки веков не выпустили из этого омута. Подумать только, два года моей молодой, быстротекущей жизни прошли за этим уродом! — Нога в босоножке пнула стол, за которым теперь сидела Лера. — Попасть в секретариат — это ж пылкая мечта моей юности! — Она перешла на шепот. — Не то что наш Егор Занудыч, который проел мне все печенки своими моралями.
В восторге она закружилась по комнате, короткое платье раздувалось, открывая крепкие полные икры. Перед дверью кабинета Зина послала воздушный поцелуй невидимому начальнику, а затем, повернувшись спиной к двери, сделала другой, менее пристойный жест.
Нет, она решительно не походила на несчастную жертву!
Через несколько дней после появления Зины Егор Никитич сказал Лере, что должен поговорить с ней после работы «о чем-то важном». Она так растерялась, что не успела придумать предлога для отказа. И вот он, предусмотрительно дождавшись Леру на углу, вышагивает рядом, подлаживая к ее шагам свою стремительную походку. Серая шляпа едва не касается плеча девушки, при каждом шаге хрустит прорезиненный плащ. И все время он что-то говорит, говорит...
Он говорил о том, как доволен ею «по линии работы» и как его восхищает высокий моральный уровень Валерии Павловны. Он припомнил нахала-референта и какого-то престарелого комплиментщика из отдела капитального строительства, которого она поставила на место (Лера никак не могла вспомнить, кого он имеет в виду), восхитился тем, как ловко она на прошлой неделе вот на этом самом углу — Егор Никитич замедлил шаг у поворота — дала отпор некоему стиляжке.
Девушка с испугом покосилась на него. Да уж не шпионит ли за ней ее высоконравственный начальник? Действительно, на прошлой неделе очень милый, безукоризненно одетый и, судя по всему, воспитанный молодой человек, которого она не раз встречала, возвращаясь с работы, решился подойти к ней и попросил разрешения идти рядом. Он говорил так робко, так почтительно. И сразу отстал, когда она сказала, что не привыкла знакомиться на улице. Всю неделю она жалела о том, что ответила так сухо и что молодой человек был слишком робок.
Задумавшись, она не слышала, о чем спрашивает Егор Никитич. Ах, была ли она на перевыборном собрании месткома? Нет, не была! Она ведь еще даже не член профсоюза.
Бровки Егора Никитича поднялись. Какое упущение со стороны прежнего руководства месткома! Ему, как новому председателю — да, да, его выбрали предместкома единогласно! — нужно будет взять это на заметку.