Вот и сегодня у подруги дым коромыслом, в третий раз за вечер пускают «шапку по кругу», чтобы послать за вином.
Лео Тромбон, как его все звали (по паспорту Лев Трошкин), — губастый, круглолицый, страстно влюбленный в джазовую музыку студент сельскохозяйственного вуза — барабанил на пианино. Толстая подошва его горнолыжных ботинок отбивала такт по паркету, заменяя, по-видимому, ударные инструменты. Сколько бы ни стучали снизу разъяренные соседи, он не мог избавиться от своего излюбленного аккомпанемента, а хозяйка не желала в чем-либо ограничивать своих гостей.
Склонив львиную гриву к Лере, сидевшей рядом, Лео с пьяной меланхолией говорил девушке, что она ему нравится, давно нравится (они виделись всего второй раз!), чертовски нравится. Он не хочет употреблять такого избитого слова, как «любовь», ибо никакой любви в наш атомный век не существует. Существует лишь физиология, то есть нормальное влечение особей разного пола, нравящихся друг другу.
— Нравящихся? — ухватилась за словечко Лера. — А если нет?
— Ну и носись со своей невинностью, как дурень с писаной торбой! — неожиданно разозлился Лео-Левка. — Юлька, где ты, папино сокровище? Налей-ка водяры и выпей со мной за наше общее бесславное будущее...
Никто не заметил, когда ушла обиженная Лера, никто не пошел ее провожать. А девушка, сидя в пустом вагоне электрички, кляла себя за то, что ходит к Юльке. Правда, та же Юлька могла неизвестно где раздобыть для подруги по дешевке модную сумку или заграничную кофточку, ссудить ее деньгами до получки. И не всегда она называла Леру дурой и провинциалкой, бывали другие, откровенные минуты, когда Юлька говорила совсем иное, гордясь своей не похожей на всех подругой, которую, наверное, ждет в жизни настоящее счастье.
Среди дня Егора Никитича вызвали в отдел кадров. Вернулся он озабоченный, но с видом победителя. Вызвав к себе в кабинет Леру, он издалека начал разговор.
— Я давно присматриваюсь к вам, Валерия Павловна, и должен вас... обрадовать. — Девушка поразилась, услышав новое в устах своего начальника слово. — Да, я вполне доволен вами, точнее — почти вполне, — поправился Егор Никитич, превыше всего ценивший точность формулировок. — Это я не только вам говорю. Буквально четверть часа тому назад я высказал то же начальнику отдела кадров и кое-кому еще... повыше рангом. Вы очень выросли за последнее время. Вам теперь под силу большие дела!
Лера не могла сдержать улыбки: ну, какие большие дела могут совершаться в стенах архива?.. Нет, нет, пусть она не улыбается так недоверчиво, продолжал шеф, руководимый им архив уже одержал кое-какие победы и одержит еще! Он близок к тому, чтобы произвести настоящую революцию, точнее — переворот в архивном деле. И там, наверху, — в этом месте своей речи Егор Никитич устремил сухонький, как сучок, палец в потолок, хотя над его кабинетом помещался всего-навсего буфет для сотрудников главка, — там, наверху, довольны его докладной запиской. Той самой, которую перепечатывала Валерия Павловна, внеся свою посильную лепту в общее дело. Ему предложено расширить записку до статьи для «Архивного вестника». Не исключено, что со временем эта статья разрастется и в более серьезный труд...
Как всегда, когда девушка слушала речи Егора Никитича, ей было нестерпимо скучно, она сразу устала. Лера присела бы на стул, если б это не грозило еще большей затяжкой разговора.
— Перехожу к главному, для чего я вызвал вас, Валерия Павловна. Не скрою, решается ваша судьба...
«Ну, чего тянет? — злилась Лера. — Небось объявит о прибавке пятидесяти рублей к жалованью, он уже как-то намекал на это. Только в любом случае мне недолго здесь оставаться. На днях Марии Михайловне звонила та самая Зина, которую замещает Лера. Она родила, вот-вот должна приступить к работе...»
— Если помните, я не раз ставил вам в пример Зинаиду Савельевну, которая... гм!.. в общем сами все о ней знаете, — не закончил он из деликатности. — Должен сознаться: я кривил душой. Причем делал это вполне сознательно, так сказать, в воспитательных целях. На самом деле я не очень дорожил ею, как работником. Зинаида Савельевна болтала по телефону в рабочее время, курила тайком в архиве — в архиве, где столько ценных бумаг. Оставлю в стороне ее моральный облик. — Он взглянул на Леру из-под насупленных бровок, как видно, раздумывая: развивать ли столь щекотливую тему? — Разговор, понятно, не для девушки... С другой стороны, вы — взрослый, политически зрелый человек. Скажу прямо: хотя Зинаида Савельевна и ушла в декретный отпуск, факт ее брака официально не зарегистрирован. — Он широко развел свои сухие ручки. — Комментарии, как говорится, излишни... К чему я все это говорю вам, Валерия Павловна? А к тому, что, когда передо мною встала дилемма — вы или она? — я, не колеблясь, принял вашу сторону. И, скажу, не хвалясь, выиграл настоящий бой за вас в отделе кадров.