Долорес засмеялась. Она тоже ничего не могла с собой поделать.
— И что же она подумала, когда вы вернулись из похода бородатым и длинноволосым? Ей понравилось?
— Она сказала, что я выгляжу весьма импозантно.
— Достаточно импозантно, чтобы послать за вами полицию, — сухо напомнила Долорес.
— Она и про полицию сказала, что это круто.
Долорес не то застонала, не то засмеялась.
— О Боже! Ну и детки!
— Сегодня днем я получил большое удовольствие от разговора с вашей дочерью. Очень симпатичная и толковая девочка.
Лукавый огонек, горевший в его глазах, заставил Долорес насторожиться. Она вспомнила, что совсем недавно Эдвин назвал Кору прямой и открытой, и встревожилась. Что ему наговорила эта болтушка?
— Подозреваю, что моя симпатичная и разговорчивая дочь описала вам все мое печальное прошлое, — покоряясь судьбе, вздохнула она.
— Далеко не все. Остальное я домыслил.
— И что же она вам сказала?
— Только самое главное. Что вы шесть лет как в разводе и что вы самая замечательная мать в мире.
— Что ж, приятно слышать. А она — самая замечательная дочь в мире. — Ее переполнила материнская гордость.
Эдвин коварно улыбнулся.
— А еще она сказала, что вам сорок два года, а ведете вы себя так, словно вам восемьдесят и ваша жизнь кончена.
Теплое чувство моментально улетучилось.
— Я убью ее! — прошептала Долорес.
Эдвин рассмеялся и поспешил ее успокоить, заметив:
— Ну и зря. Кора желает вам добра. Вы что, действительно думаете, что жизнь кончена?
— Нет! — огрызнулась Долорес.
— Тогда почему ваша дочь говорит, что вы ведете себя как старуха?
Потому что я не занимаюсь ежедневным сексом, подумала она и небрежно пожала плечами.
— Коре девятнадцать. Она учится в колледже, ходит на вечеринки и рок-концерты, ездит на раскопки и занимается еще многими вещами. Я вдвое старше ее, занимаюсь тем, что зарабатываю нам на жизнь, а в Сан-Франциско, хотя до него всего сорок миль, я бываю крайне редко. Конечно, она считает меня чем-то вроде мумии.
Оливер кивнул.
— Моя дочь тоже считает меня занудным старикашкой. Обвиняет в том, что я веду слишком скучную жизнь, и говорит, что мне надо чаще бывать на людях.
Да неужели, хотелось спросить Долорес, но она опять отмолчалась, поскольку беседа начинала принимать слишком интимный характер. И все же она была уверена, что этот человек кто угодно, только не занудный старикашка. Конечно, подростку могло так показаться, но перед ней сидел энергичный, сексуальный мужчина, который без труда нашел бы себе любовницу, если бы стремился к этому.
Оливер, внимательно смотревший на нее поверх бокала, неожиданно улыбнулся.
— Я так и не рассказал, в чем заключаются мои обязанности старьевщика… Вам интересно?
— Вы говорили, что слегка драматизировали ситуацию.
— Да. На самом деле мы занимаемся не старой одеждой и мебелью, а подержанной медицинской техникой вроде рентгеновских аппаратов. Для компании эта деятельность является побочной. Она не дает прибыли, но зато служит на благо людей. Мы ремонтируем все это, а потом продаем по дешевой цене больницам развивающихся стран…
— Почему эти вещи выкидывают, если ими еще можно пользоваться?
— Потому что нашим офисам и больницам подавай только «самое-самое»… Так зачем же отправлять на помойку вполне годные, но морально устаревшие приборы и оборудование, если ими согласны пользоваться те, кто не так богат?
— Но если вы не извлекаете прибыли, то зачем вам это?
Он пожал плечами.
— Причин много. Во-первых, это говорит о том, что компания может позволить себе заниматься благотворительностью. Во-вторых, это хорошая реклама. Мы делаем общественно полезное дело… — Тут Оливер хитро усмехнулся. — А кроме того, мне до смерти надоела рутина. Пришлось встать на уши, чтобы правление позволило мне реализовать этот проект. Я хотел бросить им вызов и показать, что можно сделать, если шире смотреть на вещи.
— Особенно на старые вещи, — непринужденно вставила Долорес, пытаясь не показать виду, что услышанное поразило ее.
Эдвин рассмеялся.
— То, что для одного старый хлам, для другого может оказаться сокровищем… — Он поставил бокал и поднялся. — Мои десять минут давно истекли. Вы были очень щедры.
Долорес посмотрела на часы и изумилась. Неужели прошло так много времени? И все же жаль, что он уходит… Она тоже встала и посмотрела в его темные смеющиеся глаза.
— Беседа с вами доставила мне истинное наслаждение, — добавил Эдвин.
Долорес кивнула.
— Надеюсь, теперь, покаявшись в своих многочисленных грехах, вы будете спать спокойно.
— Только если получу прощение за то, что напугал вас. — Оливер придвинулся чуть ближе; в его глазах по-прежнему искрились смешинки. — Мне бы очень хотелось подружиться с вами.
У Долорес тревожно забилось сердце.
— Извинения приняты, — сказала она. — Особенно учитывая, что вы прислали мне цветы и, остановившись в моей гостинице, сделали ей рекламу. — Она попыталась улыбнуться. — Расскажите друзьям о «Долине грез», и будем считать, что мы в расчете. Кстати, мы устраиваем обеды и на дому у заказчика…
Он сделал протестующий жест.
— Нет, не давайте мне так легко отделаться! Я настаиваю на чем-нибудь более существенном. Я бы хотел пригласить вас провести со мной вечер в Сан-Франциско — сходить в театр и пообедать. Как вам моя идея?
Захочет ли она сходить в театр и пообедать с привлекательным мужчиной? Она, которая привыкла кормить обедами и принимать у себя других? Она, которая забыла, когда в последний раз была в театре?
— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она. — Пожалуй, это лишнее. А теперь… мне действительно пора.
Ей хотелось бежать от этого человека с неотразимыми темными глазами, от пробуждаемых им чувств. Даже если она и мечтала о мужчине, Эдвин для этого не годился. Он ей не ровня. Он мог бы иметь сколько угодно юных красавиц. Зачем ему разведенная женщина сорока двух лет, находящаяся на пороге климакса?
— Подумайте об этом, — мягко сказал он. — До завтра. Спокойной ночи, Долорес.
— Спокойной ночи, — ответила она, глядя вслед Эдвину и удивляясь его деликатности. Он не был похож на человека, который легко мирится с отказом. Наверно, испытал облегчение. Скорее всего, этот мужчина пригласил ее из чистой вежливости, заранее зная, что она отвергнет предложение…
Долорес смотрела на огонь, пытаясь не обращать внимания на разливавшееся внутри предательское томление.
Она долго не могла уснуть. Полночи ворочалась, думая об Эдвине и бывшем муже. Вспоминала слова Коры: «Я бы хотела, чтобы у тебя кто-то был. Какой-нибудь хороший человек, который сходил бы по тебе с ума».
Нет, никакой мужчина ей не нужен. Она счастлива и довольна своей жизнью, разве не так? Ей нравится быть самой себе хозяйкой и не чувствовать постоянного оценивающего ее поступки взгляда со стороны. Энди всегда критиковал ее и был вечно недоволен ею. И почему они не развелись раньше?..
Сейчас она наслаждалась покоем. Люди чаще хвалили, чем ругали ее. У нее было свое дело, и, хотя сводить концы с концами удавалось не всегда, Долорес была счастлива. Она свободна, независима и чувствует себя в безопасности.
И все же ей чего-то не хватало. Подъема, сказала бы Кора. Возбуждения. Приключений.
Увы, следовало признаться, что появление Эдвина создавало ту самую атмосферу, которой она страстно жаждала и в то же время боялась.
Слишком много времени ушло на то, чтобы вновь обрести внутренний мир, восстановить уверенность в себе и понять, что она не так бездарна и глупа, как пытался внушить ей Энди.
Она долго обретала веру в свои силы, и гостиница оказалась для этого самым удачным местом. Именно гостиница дала Долорес возможность реализовать свои творческие способности в области кулинарии, интерьера и овладеть искусством управления.
Однако искусством налаживать взаимоотношения с мужчинами Долорес так и не овладела. Потому что не хотела. Она желала лишь одного: как можно дальше держаться от мужчин, от романтических отношений и всего, что касалось интимной жизни. Ни за что на свете ей не хотелось снова испытать то, что она вынесла во время семейной жизни с Энди.