Лидия пожала плечами, оглядела пустое пассажирское сиденье и включила радио.
Она ехала по Фэйрфаксу мимо спортивных полей, детской площадки, начальной школы и гостиницы, а потом свернула на Альберт-стрит. Припарковалась около булочной-пекарни, где купила два тоста с пастрами и швейцарские панини, после чего направилась к магазину Эмбер. Руфус семенил так близко, что она боялась споткнуться и упасть.
Магазин не закрывался на обед, и по средам продавщица Эмбер уезжала в школу парикмахеров, так что Лидия всегда завозила подруге сандвичи.
– Привет! – воскликнула Эмбер, поднимая голову от журнала и выходя из-за прилавка. Одернула юбку, поправила волосы, коснулась пальцем губ, убеждаясь, что помада не стерлась.
Первое, что усвоила Лидия среди множества истин, открывшихся перед ней, когда она нашла работу или работа нашла ее, – никогда не возиться подолгу с какой-то частью гардероба или косметикой. Этому в отличие от всего остального ее сумели научить. И она хотела бы передать этот урок Эмбер, которая не могла пройти мимо зеркала, а если не было зеркала, смотрелась в окно. Которая боялась, что на нее будут смотреть, и страшилась, что на нее никто не взглянет. Но Лидия давно решила, что это не для нее. Только глупцы и деревенщины заботятся о мнении окружающих.
– Классно выглядишь, – сказала она. – Новая юбка?
Эмбер кивнула и стала допытываться более детального мнения Лидии, объяснив, что это из ассортимента, который она собирается заказать для магазина. Лидия почти каждый день носила джинсы и майку, но Эмбер, похоже, считала, что подруга разбирается в одежде и моде: впечатление, которого Лидия вовсе не добивалась.
Они сидели на старом диванчике у окна. Эмбер сказала, что купила его для мужей, которым становится не по себе при виде ценников.
– Хотя здесь нет ничего дороже четырехсот баксов, – с легким сожалением добавила она.
– Я хотела показать тебе эти фото, – внезапно вспомнила Эмбер, вынимая глянцевый журнал из-под прилавка. – Это было сделано на прошлой неделе, а другое – в девяностых. Правда, тогда она выглядела совсем по-другому.
– Как и все мы, – пожала плечами Лидия, едва удостоив взглядом снимок.
– У нее ноздри неровные, а это верный признак, – заявила Эмбер.
Лидия откусила кусочек панини, чтобы не отвечать.
Эмбер принялась читать вслух.
– Похоже, ей делали подтяжку нижних век, и, судя по виду, хирург применил новый метод, зайдя под глазное яблоко, – это уменьшает риск образования шрамов и дает превосходные результаты.
Лидия скорчила гримасу и помахала сандвичем в сторону стопки журналов на кофейном столике.
– Зачем ты читаешь этот вздор?
– Знаю-знаю, – пробормотала Эмбер. – Это смешно. Тем более что она определенно делала ботокс.
– Кому какое дело? – фыркнула Лидия. – Она и другие актрисы ее возраста.
Эмбер привычно заправила волосы за уши. В прошлом году она их остригла и теперь снова отращивала. Волосы постоянно лезли в глаза и, конечно, мешали. Так что жест стал частью ее ритуала прихорашивания, но иногда она использовала его, чтобы продемонстрировать свое раскаяние.
– Сама не знаю, почему читаю все это. Как все, так и я. Представляешь, сюда приходит даже преподаватель колледжа и проводит больше времени, перелистывая журналы, чем рассматривая товар. Полагаю, сама она их не покупает, но что, по-твоему, читает, сидя в парикмахерской? Наверняка не учебник!
Лидия протянула Руфусу ломтик пастрами.
– А мы думаем, что это глупо, верно, парень?
Руфус лизнул ее пальцы в знак согласия.
– О Господи! – вздохнула Эмбер.
Лидия обожала манеру, в которой Эмбер взывала к Богу. Так по-американски! Ей это напоминало о том, какой безнадежной англичанкой она чувствовала себя после того, как провела почти десять лет в Штатах, и что теперь, когда ее прошлая жизнь казалась такой далекой, полузабытой, ее английская суть оставалась неизменной.
Почти десять лет… Она приехала в 1997-м. Не десятилетие. Тысячелетие назад.
– О Господи. Совсем забыла! У меня в заднем помещении платья, которые тебе просто необходимо примерить. Они так сказочно выглядят! Не терпится это увидеть!
Эмбер побежала в кладовую, сняла с вращающейся вешалки несколько платьев в пластиковых чехлах и перекинула через руку.
Когда Лидия только приехала в Кенсингтон, именно Тевис продала ей дом, но подружилась она прежде всего с Эмбер. Они сидели за одним столом в кондитерской, где было всего четыре стола, так что приходилось делить их с незнакомыми людьми. За капуччино для Эмбер и чаем «Эрл Грей» для Лидии они признали друг в друге родственные души, и Лидия, которая семь лет окружала себя исключительно знакомыми, была счастлива сдаться на волю неизбежности. Она была, конечно, осмотрительна, но после нескольких бесед по душам, во время которых они увлеченно рассказывали о себе, в осторожности отпала необходимость. И в один прекрасный день Лидия стала удивляться тому, что так долго держалась отчужденно и на расстоянии от окружающих.
В ту первую встречу Эмбер рассказала Лидии о своем замужестве. О браке со школьной любовью. О том, как он изменил ей с ее же лучшей подругой. Как она простила обоих, потому что «так уж вышло»: любовники были адвокатами в одной фирме, а она – обычной домохозяйкой и матерью, и по большей части выглядела довольно убого. И когда посмотрелась в зеркало, почувствовала нечто вроде вины за случившееся. Конечно, она начала следить за собой, и они с мужем стали откровеннее друг с другом, назначали свидания в ресторане, часто говорили по душам, и он даже признался, как ненавидел ее мясной рулет, но мужественно об этом молчал. И все было чудесно и мило… некоторое время… пока она не узнала об очередном романе, на этот раз с официанткой того ресторана, где они назначали свидания. Но муж уверил, что это всего лишь «физическая измена», и Эмбер снова его простила. Правда, поплакала, как каждая бы на ее месте. И Донна утешила ее. Донна, ее лучшая подруга. Которая все еще спала с ее мужем, как, возможно, знали все, за исключением Эмбер. Когда Эмбер застала их вместе, в те несколько мгновений, пока ее не заметили, она поборола отчаянное желание потихоньку удалиться и сделать вид, будто ничего не было. В тридцать девять лет, при наличии двоих детей и полном отсутствии карьеры, казалось более благоразумным рассматривать происходящее как галлюцинацию, чем встать лицом к лицу с омерзительной правдой.
– Ты просто должна была уехать. Вообще уехать. Из Мэна, – сказала Лидия. – И я знаю почему.
– Зато я не знаю. Чтобы сбежать от него?
– Ты боялась, что снова его простишь. – Лидия коснулась руки Эмбер.
– О Господи, как же ты права! Он был таким подонком! Но… – Она смущенно пожала плечами. – …он так легко мог меня сбить с толку. Не словами. Скорее походкой. И тем, как джинсы его облегали… я такая дура! Почему я столько времени это терпела? Сказать правду? Потому что мне нравилась его походка. И его запах.
Эмбер выбралась из кладовой, и Лидия отодвинулась, чтобы освободить место для платьев. Эмбер разложила их с такой нежностью, на какую не был способен ни один гробовщик в заведении Джей Си Драйдена, укладывающий тело в гроб.
– Десять платьев, три размера, шестьсот пятьдесят за все. И скажи, что я не спятила.
Лидия вытерла пальцы о джинсы, прежде чем распаковать первое. Магазин специализировался на платьях-саронгах, юбках А-силуэта и коротких, расшитых бусинами и бисером кардиганах, которые предпочитали женщины Кенсингтона, а также кокетливых платьицах фисташково-золотисто-белых тонов, продающихся по сниженной цене в триста долларов, и вечерних немнущихся туалетах длиной в пол, охотно раскупавшихся матронами, которые надевали их на серебряную свадьбу в надежде, что они пригодятся также и на бриллиантовую. Добрые женщины Кенсингтона вовсе не были нищими или скупыми, просто хорошо знали, что деньги не растут на лиственницах, и, кроме того, надевать подобные вещи им было попросту некуда.