В ожидании доставки ужина я рассказываю душераздирающую историю о Деннисе Хогане и о том, как блокнот попал мне в руки.
— И ты никогда не встречалась со своим папашей? — подытоживает Клемент.
— Не-а. И теперь уже не встречусь. Видела его фотографию, на этом все.
— Соболезную, пупсик.
С учетом, что для великана я практически незнакомый человек, искренности в его словах куда больше, чем можно ожидать.
— Спасибо, только для меня это вовсе не утрата.
Раздается дверной звонок, и я порываюсь пойти открыть, однако Клемент опережает:
— Лучше я прогуляюсь. Просто на всякий случай.
Я не успеваю даже возразить. Подозреваю, это внезапное проявление галантности — самая большая любезность, на которую он способен.
Слаба богу, это действительно курьер из китайского ресторана — мои опасения развеиваются, стоит мне услышать, что дверь открывается и закрывается с интервалом всего лишь в несколько секунд. Затем доносится топот Клемента по лестнице, и вот он уже собственной персоной возникает на пороге с бумажным пакетом в руке.
— Налетай!
Забираю у него пакет:
— Садитесь, я займусь.
На кухне раскладываю порции по тарелкам, возвращаюсь в гостиную и вручаю великану его безвкусную на вид еду.
— Класс!
Мне приходится включить телевизор, чтобы заглушить издаваемые Клементом звуки. Опустошив наполовину тарелку, он прерывается на глоток виски и спрашивает:
— Тим знает, чем ты зарабатываешь себе на жизнь?
— Наверняка, раз он написал мне на рабочий имейл. А почему вы спрашиваете?
— Пытаюсь прикинуть, каким будет его следующий шаг.
— При чем здесь моя работа?
— При том, что она определяет уровень угрозы. Будь я на месте Тима, блокнот в руках журналистки беспокоил бы меня куда больше, чем, скажем, барменши или водителя автобуса.
— Но ведь он думает, что я ничего не знаю.
— Но ты ведь попыталась это выяснить, не так ли? Вот в чем штука. Ты начала копать, а он в итоге выдал своими действиями, что в записной книжке вовсе не подсчет очков в какой-то дурацкой карточной игре.
Я обдумываю слова Клемента, а он вновь принимается за еду. С его заключением не поспоришь, и теперь мне ясно, что своим постом в Твиттере я, сама того не ведая, привлекла внимание Аллана Тима.
— И что вы предлагаете?
— Пока Тим для нас всего лишь тень. Нужно выяснить, что он за фрукт, и вот тогда мы сможем с ним разобраться. И лучше всего выйти на него через людей в блокноте.
— И вы думаете, что члены «Клоуторна» нам что-то расскажут? Серьезно?
— Пупсик, я умею вызывать на откровенность. Полностью развязываю людям язык за считаные минуты.
— Наверное, не стоит спрашивать о методах?
— Не, не стоит.
— Так и думала.
Бросаю на Клемента укоризненный взгляд, но он уже переключился на еду. Ненадолго, впрочем.
— Спасибо, пупсик, — бросает он, подавляя отрыжку. — Неплохая жрачка.
Я нахожу, что вполне удовлетворила свой отнюдь не зверский аппетит, и отставляю тарелку на журнальный столик.
— Ты закончила?
— Больше не хочу.
— Тогда ты не против?
— Э-э…
Поздно. Остается лишь молча взирать, как великан стремительно расправляется с моей сычуаньской лапшой. На вкус, однако, не обращать внимания он не может, поскольку блюдо едва ли не валит с ног своей остротой.
— Ёксель-моксель, — выдавливает наконец Клемент. — Немного островато.
— В следующий раз будете знать. И примите мои поздравления.
— По поводу?
— Вы единственный на земле человек в возрасте до пятидесяти лет, кто еще использует выражение «ёксель-моксель».
— Да все так говорят.
— Нет, Клемент, уже никто так не говорит.
Не дождавшись внятного ответа, достаю из сумочки причину своих нынешних бед — блокнот в потертой кожаной обложке.
— Думаю, пора переходить в наступление.
Перелистываю первые страницы, и мне становится очевидно, что подыскать кандидата на допрос Клемента будет не так-то просто. Раздосадованно констатирую:
— В нашем плане небольшой изъян.
— Что такое?
— На страницах только фамилии. Что совершенно ничего нам не дает, если только не попадется совсем уж необычная.
— Черт.
Клемент снова устраивается в кресле, я же продолжаю просматривать фамилии, зауряднее которых сложно даже представить: Грант, Уильямс, О’Коннор, Эванс, Паттерсон и Харрис. Далее ничем не лучше: Мидлтон, Тёрнер, Хокинс, Ланг, Уоттс, Сондерс и… Нитеркотт.
— О боже!
— Ну что еще?
— Нашла! — вскрикиваю я. — Нитеркотт.