— Люди вроде меня?
— Настоящие репортеры старой школы. Те, кто в случае необходимости не побоятся замарать руки.
— Спасибо вам, Терри, за все. Увы, звоню я вам как раз потому, что, боюсь, руки я замарала чересчур сильно.
— О, что произошло?
— До вас еще не дошли новости о моем отстранении?
— Не то чтобы мне до мелочей известно о происходящем в «Дейли стандарт», но кое-какие слухи до меня доходили, да.
— Заранее извиняюсь, что спрашиваю, но было ли мое отстранение санкционировано правлением?
— Полагаю, да, — со вздохом отвечает Терри.
«Мать твою!»
— О!
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, Эмма, но, кажется, вы вопреки запрету контактировали с неким бывшим политиком, известным своим сутяжничеством?
— Все было совсем не так! — возмущаюсь я. — Я позвонила ему через целых полгода после запрета, и мой интерес к нему совершенно не был связан с его деятельностью!
— Я вас понял, но… Погодите-ка… Вы поэтому и звоните, узнать, могу ли я отменить ваше отстранение? В таком случае, боюсь, ничем не могу помочь.
— Терри, я звоню вовсе не по этой причине. Я просто хотела выяснить, кто стоит за решением.
— Этого я не могу вам сказать, потому что не знаю.
— Но решение точно принято на уровне правления?
— Почти наверняка. В случае обвинения сотрудника в грубом нарушении дисциплины решение о прекращении трудовых отношений обязательно утверждается советом директоров, просто на случай возникновения в будущем правовых споров. Не мне вам рассказывать об обстановке в редакции: люди ежедневно выходят из себя, сгоряча наговаривают всякого, и мы не можем позволить руководству увольнять работников всего лишь из-за ссоры.
— Хорошо, пусть так. Но вот чего я не понимаю, Терри, так это почему кому-то вообще понадобилось расследовать мою деятельность.
— Послушайте, Эмма, — снова вздыхает Браун, — «как» и «почему» уже второстепенны. Я прекрасно понимаю, что все это представляется вам несправедливым, однако на законных основаниях вы навряд ли что сможете поделать. Если хотите моего совета, я бы на вашем месте подал заявление об уходе до того, как отстранение вступит в стадию увольнения. По крайней мере, не испортите свой послужной список.
Пилюля и вправду горькая, однако Терри хотя бы предложил способ немного ее подсластить.
— Спасибо за совет, Терри. По правде говоря, как раз сегодня вечером у меня назначена встреча насчет одной вакансии, так что, возможно, я соскочу с поезда еще до того, как меня столкнут.
— Не за что, Эмма, и надеюсь, встреча завершится успешно.
Я уже собираюсь завершать разговор, однако это не входит в намерения моего собеседника:
— И еще, Эмма, могу я поинтересоваться: стоило оно того?
— Что стоило?
— Звонить тому типу, Уильяму Хаксли. Чего-нибудь добились?
— В некотором смысле, хотя и не в том, в каком я ожидала.
— И что-то наклевывается?
— Вполне возможно. Сомневаюсь, что мне удастся опубликовать это в «Дейли стандарт», но либо у меня на руках сенсация столетия, либо моя журналистская карьера вот-вот самоликвидируется.
— И что же более вероятно?
— Хороший вопрос. Но вам ли не знать, что без веских доказательств любой материал — всего лишь байка. У меня есть одна улика, которая могла бы стать настоящей бомбой, вот только без запала толку от нее мало. А с запалом как раз серьезные проблемы. И все же я по-прежнему полна решимости.
— Что ж, желаю вам удачи в вашем расследовании.
— Спасибо.
— Если вам понадобится рекомендация, пожалуйста, не стесняйтесь мне звонить. Друзья Эрика — мои друзья.
— Весьма признательна.
Мы прощаемся.
— Ну? — тут же набрасывается Клемент.
— Не совсем то, что я надеялась услышать. Оказывается, тот, кто уволил меня, — наш главный подозреваемый — всего лишь действовал по указанию сверху.
— Хреново.
— На самом деле все еще хуже. Из трех потенциальных кандидатур на роль соучастника Тима один находится в продолжительном отпуске по уходу за неизлечимо больной женой, а второй — канадец, перебравшийся в Великобританию уже после роспуска «Клоуторна».
— Ну а третий?
— Как раз с ним-то я сейчас и говорила. Оказывается, он и был моим поклонником в правлении, да еще другом моего старого наставника.
— Значит, мы понятия не имеем, кто настучал Таллиману?
— Вот именно.
— Твою мать! — стонет великан и снова валится на диван. — И что дальше?