— Хорошо, давай на минуту предположим, что Терри Браун и есть Таллиман. Но это никак не объясняет, зачем ему понадобилось сжигать мою квартиру.
— Да ну? Ну как, вспомни, что ты ему говорила!
Насколько удается, прокручиваю в голове утренний телефонный разговор. Как будто ничего особенного — пока в памяти не всплывает эпизод с упоминанием имени Уильяма Хаксли.
— Он поинтересовался, стоил ли звонок Хаксли увольнения, и я ответила, что благодаря этому я вышла на кое-что интересное.
— Интересное?
— Да, я имела в виду встречу с тобой. Если бы не Хаксли, я бы никогда не познакомилась с тобой и так и не узнала, что за блокнот попал мне в руки. И про клуб «Клоуторн» тоже ничего не знала бы.
— Хм, получается, пупсик, это я во всем виноват.
— Не глупи. Это же я решила тогда не оставлять блокнот на столе в пабе. Меня предупредили, но я проигнорировала угрозу.
— Тут ты права.
— Так вот, — продолжаю я, — а потом я точно упомянула про некую улику, очень важную для моего журналистского расследования.
— И сказала, что не сдаешься.
— Совершенно верно. И как же лучше всего раз и навсегда избавиться от блокнота, а заодно и послать мне предупреждение посерьезнее, — кроме как не спалить мою гребаную квартиру?
Может, мы и подгоняем факты под версию, однако если ничего другого нет, подойдет любая соломинка.
— Ладно, Клемент, ты меня убедил. Я не отрицаю такую возможность, что Терри Браун и есть Таллиман.
— Вот и хорошо.
— Но.
— Но?
Я потягиваю чай и, пользуясь паузой, собираюсь с мыслями. На ум мне приходят несколько вопросов, которыми я и спешу поделиться с великаном:
— Предположим, Терри действительно Таллиман. И как же нам это доказать? Как-никак, мы говорим о человеке с безупречной репутацией. И с блистательной карьерой. Мы говорим о человеке, который десятилетиями занимался журналистскими расследованиями. Да он практически неприкасаемый! И уж точно не мог не замести полностью свои следы.
— Слабое звено, пупсик.
— О чем ты?
— Таллиман уже дважды использовал того паренька для грязной работы. Маленький гаденыш и есть слабое звено.
— Ты хочешь сказать, мы займемся поисками Джейдона?
— Ага. Найдем его и как следует потолкуем.
— Хм, тогда у нас две проблемы. Во-первых, как же мы его найдем? Во-вторых, мы ничего не знаем про человека, который ему заплатил.
— Он говорил, что повстречал того мужика, когда шел от букмекера на Напьер-стрит. Игроки, как правило, держатся одного букмекера — так мы его и отыщем.
— И что потом? Думаешь, он сможет рассказать больше, чем в прошлый раз?
— Есть только один способ выяснить это — отыскать говнюка и вдохновить на откровенный разговор.
Не бог весть какой план, и я по-прежнему не верю, что Терри Браун и есть Таллиман. На какие бы совпадения ни указывал Клемент, именно Терри помог мне устроиться в «Дейли стандарт», а потом годами прикрывал меня, когда надо мной сгущались тучи. Кроме того, он дружил с Эриком, а я ни за что не поверю, что Эрик сознательно связался с членом клуба коррупционеров, не говоря уж о его основателе.
Штука в том, что гнев служит мощным антидотом против здравого смысла. Даже если существует хотя бы процентная вероятность того, что именно Терри Браун нам и нужен, мне необходимо обратить свой гнев на что-то другое.
— Что ж, терять мне теперь нечего.
— Завтра же первым делом?
— Букмекеры работают и по воскресеньям?
— Не знаю.
С помощью Гугла выясняю, что на Напьер-стрит только одна букмекерская контора под названием «Тренчардс».
— Воистину, нет покоя нечестивым. Открывается в десять.
— Значит, к этому времени уже нужно быть там.
По утверждению плана Клемент пытается подавить зевок.
— Устал?
— Ага. А ты?
— С ног валюсь.
— Я сплю на диване, пупсик, а ты на кровати.
Жаль, что опьянения как не бывало. Так мне было бы гораздо проще объясниться.
— Я… Клемент, я не хочу оставаться одна. Не сегодня.
Он встает и протягивает мне руку.
— Идем.
Мы не раздеваемся. И больше не произносим ни слова. Я кладу голову великану на грудь, и он крепко меня обнимает.
Я лежу, слушая его сердцебиение, и у меня возникает чувство, что я не единственная, кто не хочет оставаться один.
26
Я просыпаюсь в пустой кровати и какое-то время совершенно не понимаю, где нахожусь. Усаживаюсь, и на меня тут же обрушиваются воспоминания о прошлом вечере. К горлу подступает тошнота — отчасти из-за похмелья, но главным образом по причине осознания, что я лишилась абсолютно всего.