Мы направляемся к подъезду.
Вонь при входе на тускло освещенную лестницу пробуждает у меня тысячу воспоминаний о своем детстве в подобном микрорайоне. Предоставить детальное описание сего аромата довольно затруднительно, однако его базовые ноты — выражаясь терминологией парфюмеров — составляют запахи отсыревшего кирпича, гниющей еды и застоявшейся мочи.
Я стараюсь не отставать от Клемента, широкими шагами поднимающегося на второй этаж. По собственному опыту мне известно, что система нумерации в таких зданиях есть тайна великая, известная лишь специалистам по городскому планированию. Мы смотрим номер первой квартиры и понимаем, что девяносто четвертая на другом этаже.
Возвращаемся на лестницу и слышим чей-то топот наверху.
— Сюда, пупсик, — шепчет великан и увлекает меня в нишу эвакуационного выхода.
— В чем дело? — также шепотом спрашиваю я.
— Просто предположение.
— Что еще за предположение?
— Ш-ш-ш.
Закатываю глаза и прислоняюсь к стенке. Шаги становятся громче, их темп возрастает: спускающийся определенно спешит. Вот топот звучит уже по этажу над нами, и Клемент осторожно выглядывает из укрытия. Он предупреждающе поднимает руку, что я воспринимаю как призыв к тишине.
Шаги достигают площадки второго этажа.
Внезапно Клемент шагает вперед и выбрасывает руки. А когда он возвращается в нишу, я вижу, что его добычей стал перепуганный юнец — Джейдон.
— Какого хрена? — скулит тот, в то время как великан пришпиливает его к стенке.
Я изумленно смотрю на Клемента:
— Откуда ты узнал, что это он?
— Ничего я не узнал. Просто подумал, что тот жирный козлина мог позвонить ему, как только мы вышли. Вот наш юный друг и попытался слинять до нашего появления.
Затем он поворачивается к своей жертве.
— Помнишь нас, сынок?
Джейдон явственно помнит, и вид у него вполне обоснованно встревоженный, мягко выражаясь.
— Ч-чего н-надо? — мямлит он.
— Мне надо знать, какого хрена ты вчера вечером сжег кофейню в Килберне.
— Не понимаю, о чем ты…
Клемент сокрушенно качает головой.
— Слушай сюда, недоумок. Есть два варианта развития событий: либо ты выкладываешь всю правду и мы оставляем тебя в покое, либо я тащу тебя на верхний этаж и мы проверяем, умеешь ли ты летать. Так какой выбираешь?
— Я ничего не скажу! Я не стукач!
— Очень благородно, но в таком случае выбора у тебя не остается. Мне не до игрушек. Я тебя убью.
Последние три слова своей тирады Клемент доносит с такой ледяной бесстрастностью, что даже я содрогаюсь.
Глаза Джейдона мечутся по сторонам — куда угодно, только не на великана.
— Он не шутит, — подключаюсь я, стараясь звучать равным образом зловеще. — А если он этого не сделает, тогда, на хрен, сделаю я!
Паренек сникает.
— Вы ведь никому не скажете, что я вам что-то рассказал?
— Давай, выкладывай, — рычит Клемент, нависая над Джейдоном.
— Хорошо-хорошо, мужик… Только… Никому не говорите… Пожалуйста…
Великан кивает.
— Да, это я поджег.
От его признания внутри меня откидывается некая защелка, и прежде чем я осознаю, что творю, моя рука описывает широкую дугу и в следующее мгновение впечатывается кулаком Джейдону в скулу. Впрочем, удар неточен и недостаточно исполнен ненавистью, потому повреждений не причиняет.
— Сука чокнутая! — взвывает юнец, стараясь вырваться из хватки Клемента и дать мне сдачи.
— Это я-то чокнутая? — кричу я, не обращая внимания на боль в кисти, которая, как пить дать, вскоре распухнет. — Ты сжег мой дом, сраный членосос!
Мой подельник оборачивается ко мне с некоторой оторопью на лице.
— Неплохо, пупсик! Хочешь им заняться?
— Нет, я хочу, чтобы ты отрезал ему яйца ржавыми ножницами!
Клемент вновь обращается к нашей жертве:
— Похоже, сынок, ты не в курсе, что над кофейней располагалась квартира, которая принадлежала, вот, моей подруге.
Новость добивает Джейдона.
— Как говорится, в самом аду нет фурии страшнее, — назидательно продолжает великан. — Твоя единственная возможность выбраться из этой передряги целым — все нам рассказать.
Уяснив, что доброго полицейского на допросе не предвидится, дрищ безоговорочно капитулирует.