- И слово буржуйское, - с растущим подозрением произнес Кузьма. - Электроника.
- Лаврушин, - вдруг встрепенулся Степан. - Мы тут уже три часа! Три!
- Ну и чего? - спросил Лаврушин, его начинало клонить в сон.
- Где ты видел, чтобы фильмы по телевизору три часа шли?
- Что ты хочешь сказать?
- А то, что нас шлепнут. Хоть и к революциям здешним мы никакого отношения не имеем.
- Ах ты контра, - с ненавистью прошипел Кузьма.
- Хоть ты помолчи, когда люди взрослые говорят, - кинул ему Степан.
Лаврушин задумался. Воскликнул обрадованно:
- Все понятно. Мы упустили из виду, что пси-мир – это особый мир. Со своим временем.
- Угу. То есть - если по сценарию за минуту проходит день, то мы переживем именно этот день, а не нашу минуту.
- Верно.
- А если это эпопея? Вдруг за одну серию тридцать лет пройдет? Даже если нас не расстреляют, мы от старости сдохнем, пока кино закончится.
Тут Лаврушин могучим усилием воли отодвинул свои научные интересы в сторону. И ясно осознал, в какую историю влип сам, и куда втравил друга. Легкая прогулка моментально превратилась в его глазах в длинный путь по джунглям, где кишат гады, людоеды и хищники.
Как же так - какой-то дурак-сценарист написал дурацкий сценарий, и теперь его дурацкие персонажи пустят в распыл настоящий, не дурацких людей. Эх, если бы выжить, выбраться, глядишь, и смог бы Лаврушин соорудить машину для обратного перехода, хотя это и нелегко в мире, где электроника только начинает свое шествие по планете.
Через час путешественников потащили не допрос. В большой комнате, выход из которой заслоняли двое дюжих солдат явно жандармской внешности, за столом, тумбы которого опирались на резные бычьи головы, сидел знакомый поручик и макал в чернильницу перо писал что-то. Штабс-капитан был тут как тут, он склонился над привязанным к стулу, избитым товарищем Алексеем.
Когда в комнату ввели Лаврушина и Степана, штабс- капитан отвернулся от подпольщика и произнес с угрозой:
- О, знакомые рожи. Господа коммунисты, мы кажется имели удовольствие видеться раньше.
- Было дело, - вздохнув, согласился Степан.
- Значит, прямехонько из Москвы?
Отпираться было бессмысленно. Провокатор уже все доложил. Поэтому Лаврушин смиренно кивнул:
- Из нее, златоглавой.
- Я родился в Москве, - задумчиво произнес штабс-капитан, лицо его на миг утратило свирепое выражение. - Это было давно. Наверное, тысячу лет назад. Балы, цыгане, высший свет... Тогда Россия еще не была истоптана. Как там теперь?
- Все равно не поверите.
- А вы попробуйте объяснить, - усмехнулся капитан.
- Мы из другой Москвы. Будущей. Такой Москвы вы не видели, - грустно проговорил Лаврушин. - Половину церквей снесли. Понастроили новых районов - тридцатиэтажные здания. Башня останкинская в пятьсот пятьдесят метров. Миллионы автомобилей. Все асфальтом залили. В домах - газ, горячая вода. Несколько аэропортов.
- Аэропортов, - в голосе капитана появилась заинтересованность. - Вы так представляете себе ваш красный рай?
- Эх, если выживите в этой мясорубке, лет через пятьдесят вспомните меня. Огромный прекрасный город. И ощущение новой грядущей смуты. Так будет.
- Вряд ли вспомню, - офицер повернулся к товарищу Алексею и для удовольствия залепил ему держимордовским кулаком, Лаврушин вздрогнул, будто ударили его самого. – Вот он, облик грядущего хама, который от всей Руси не оставит ни камня. Вижу, вы интеллигентные люди. Что у вас общего с этими?
- Очень много. История. И грядущее.
- Мне очень жаль господа, - офицер встал перед ними. - Единственно, чем могу помочь вам - это не пытать.
- Подарок, - хмыкнул Степан.
- Но завтра вас расстреляют.
Тут очнулся товарищ Алексей и прокричал:
- Держитесь, товарищи! Им не сломить нас пытками и застенками. Будущее за нами!
- Это все твои эксперименты, Лаврушин! Говорил тебе, не может быть такого генератора. Ан нет - испытывать понесло!
- Вы о чем? - насторожился офицер.
- О том, что это не наше кино, - вздохнул Лаврушин и заискивающе произнес: - Господин штабс-капитан, а, может, не стоит расстреливать? Может, договоримся.
Он заработал презрительный взор подпольщика и насмешливый взор штабс-капитана.
- Нет веры тому, кто раз связался с хамом, - процедил тот. - Увести.
Лаврушин пытался было обдумать, сидя в камере на соломе, планы спасения, но ничего путного в голову никак не приходило. Под утро он задремал.
Разбудил его конвоир:
- Вставай, краснопузый. Час твой пробил...
***
Во дворике у стены красного кирпича стояли члены подпольного ревкома - избитые, в ссадинах, рубахи разорваны. Больше всех досталось товарищу Алексею - тот еле держался на ногах.