Неруда отправился к высям Мачу-Пикчу не из праздного любопытства. В глубинах истории он искал полноправные обоснования нынешней революционной борьбы, которая стала насущной необходимостью для людских судеб. И поэт находил все новые и новые аргументы в ее защиту. Неруда сумел усмотреть диалектическую связь между великим городом, который возводили час за часом, месяц за месяцем, век за веком, и тем резким поворотом, переломом, который предполагает решительные перемены, полную мутацию. Те самые перемены, что он ощущает в самом себе.
Мачу-Пикчу — революционное событие в творчестве поэта. И оно открывает новый путь для развития всей латиноамериканской поэзии. «Вершины Мачу-Пикчу» — новая веха в литературе всего континента. Неруда отказывается от идиллического священнодействия вокруг «городов Солнца». Постижение прошлого должно служить настоящему и переосмыслению самой истории. «Вершины Мачу-Пикчу» и есть отражение результативного поворота в самом мышлении поэта. Это новая ступень его исторического сознания. Это — Неруда в свои сорок лет.
В исследовательских работах, посвященных творчеству Пабло Неруды, поэма «Вершины Мачу-Пикчу» занимает особое место. Критики проявили к ней повышенный интерес. Поэма была рассмотрена в самых разных аспектах. В круг литературоведческих интересов попали размышления Неруды о смерти, о человеке давних времен и о современном человеке, об общности, родстве Неруды и Инки Гарсиласо{114}, в разные века вставших на защиту порабощенных индейцев.
Один американский ученый сказал, что для него эта поэма стала решающим импульсом к открытию и великого континента, и великого поэта.
Несомненно, в поэме просматривается авторский вымысел, да и Неруда в самом ее начале говорит о человеке — то есть о самом себе, — который пробирается по улицам «с облака на облако, с ветра на ветер». Кто-то поджидал этого человека «среди поющих скрипок» и тем помог ему увидеть город, мир, погребенный в камне. Иными словами, подтолкнул его к открытию американского генезиса. Так началось сошествие поэта, но не в подземные владения Аида, а в тайны Истории. Неруда сойдет к истокам души американских народов, проникнет в глубь тысячелетий, чтобы «отыскать заповедную жилу вечной жизни». И задаст вопрос вопросов: «Кто есть человек?» В каком потаенном уголке его существа живет «неизбывное, нерушимое, великая жизнь», вопреки тому, что каждого из людей поджидает смерть. Она приходит к нему ежедневно — «маленькая смерть с тяжелым взмахом крыльев». Эта смерть не раз смотрела в лицо поэту и, хитро щурясь, звала его к себе. Он видел ее повсюду. И что-то в нем умирало, когда умирали другие, когда умирали люди, что жили «в гнездах орлов». И тогда он «взошел по тяжелым ступеням земли, / поднялся сквозь дикие заросли гиблой сельвы»[108] к Мачу-Пикчу. «Там на колючем ветру… / качались каменные колыбели / молнии и человека»[109]. Перуанский писатель Мануэль Скорса, тоже искавший корни человека Америки, назвал один из своих романов о восстании индейцев в перуанских Андах «Могила молний».
Город погиб. И, должно быть, потому там не слышно плача. Над всем властвует забвенье и туман. Кажется, что туман венчает здесь и небо и землю. А всепобеждающее время поглотило все и вся.
Поэт видит перед собой «Огромный риф человеческой зари». Но он не погрузился в благоговейное молчание. Не пал ниц перед величием города, перед грандиозной смертью. Затерянный город повелит ему жить и любить жизнь. «Взойди со мной на эти кручи, / любовь Америки. / Поцелуй, как я, эти вещие камни»[110]. Градом посыплются вопросы: о чем говорят эти руины? Что стало с их богами?.. «Вершины Мачу-Пикчу» — поэтический манифест Латиноамериканского континента. Он шире, объемнее концепции индихенизма.
За вопросами следуют поэтические образы: «звездный орел», «виноградник тумана»… Поэт вопрошает о свете, о змее, о лунном коне. Но главный вопрос — о человеке. «Где был человек?» Потому что Мачу-Пикчу — это не «камень на камне». Неруда требует, чтобы вернули обездоленного человека, брата, который возвел, сотворил эту крепость. Он хочет знать, как он жил, о чем мечтал, как складывал величественные стены. Ведь этот безымянный раб — великий сеятель маиса, Древняя Америка, его прошлое. Поэт настаивает, чтобы вырвали из забвенья этого человека-труженика, потому что «человек шире, чем океан и его острова, / в него нужно ринуться, точно в колодец, / а потом подняться со дна / с ветвями тайной воды и затонувшей правды».
В этих строках — ключ к мышлению Неруды того времени. В них не только дано определение сущности человека, но и раскрыты задачи поэтического творчества. Погрузиться в самые глубины, чтобы потом выплыть на поверхность с той правдой, что лежала на недоступном дне.