Именно это захоронение она и искала: колдунов, одержимых, проклятых, казнённых преступников и самоубийц всегда хоронили за кладбищенской оградой.
Зузанна поставила фонарь на землю и потёрла озябшие пальцы рук.
Самоубийцы, одержимые и преступники её сейчас не интересовали: она искала могилу известного колдуна, жившего в этой глуши в конце позапрошлого века, и по сведениям, почерпнутым из весьма достоверных источников, похороненного на этом самом кладбище.
В захоронении было пятнадцать могил. Зузанна направила луч фонаря так, чтобы он освещал их все и принялась тщательно осматривать.
Только с первого взгляда казалось, будто на всех могилах царит одинаковое весеннее разнотравье - при внимательном осмотре стало заметно, что три из них обильнее прочих поросли колючей травкой-краснопёркой.
Существует легенда о том, как однажды святой Йохан, пропалывая монастырский огород, порезал палец об острый листочек этой травки и так осерчал, что проклял её, разрешив ей отныне расти только на окаянной земле.
Но это всего лишь легенда.
На самом же деле краснопёрка распространена повсеместно на всей территории Старой Империи, но существуют места, где она растёт особенно охотно и больше не растёт почти никакая другая трава - могилы проклятых и колдунов. И этому феномену есть очень простое объяснение.
По старинному поверью, тела колдунов и проклятых при захоронении засыпают землёй, обильно перемешанной с хлорной известью, чтобы их неупокоенные души не могли вернуться обратно в бренные тела. А после такой профилактики там долгие годы не способна прорасти никакая иная трава кроме неприхотливой и вездесущей краснопёрки. Конечно с годами известь вымывается из почвы и земля становится пригодна для других растений, но травка-краснопёрка здесь всегда растёт гуще.
Зузанна сняла с плеча потрёпанную холщовую сумку и принялась готовиться к обряду.
__________________________________________________
5. Квадрига - античная двухколёсная колесница с четырьмя запряжёнными конями. Часто использовалась в гонках или в триумфальных шествиях.
5. СИМЕНС. ЛЕКАРЬ И ЭСКВАЙР
Небо всё утро было затянуто низкими скучными облаками. То и дело начинал накрапывать мелкий противный дождик. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась унылая степь, плоская, как грудь сестры Мирабеллы из монастырского лазарета. На горизонте маячили синими тенями далёкие горы.
Дорога совсем раскисла и липкая жирная грязь раздражающе чавкала под башмаками.
Иногда их обгоняли несуразные крестьянские колымаги, запряженные могучими флегматичными битюгами. Каждый раз Сименс с надеждой бросал взгляд на сира Тибальда, но водянистые голубые глаза, глядящие сквозь узкие прорези маски, были безучастны. Они привычно сходили на обочину, уступая дорогу очередной телеге с нахохлившимся понурым возницей, а затем вновь продолжали месить ногами грязь, потакая бессмысленному и обременительному обету благородного воителя.
Единожды их обогнал, несущийся на полной скорости почтовый дилижанс, окатив жидкой грязью с ног до головы. Кучер и не подумал сбавить скорость, возможно приняв их за бродяг, и они едва успели отскочить в придорожную траву. Дилижанс чёрным вихрем промчался мимо, подскакивая на скрипучих рессорах, под надрывное ржание лошадей и визгливый свист бича.
Сир Тибальд негромко просипел что-то, похожее на ругательство и изумлённый Сименс с весёлым недоверием уставился на него: уж не послышалось ли ему? Неужто его господин, непоколебимый даже тогда, когда речь идёт об исполнении самых ничтожных и необязательных правил, нарушил сейчас один из своих нелепых твердокаменных обетов?
Он ожидал, что сир Тибальд что-то скажет, начнёт объясняться, но тот, как ни в чём не бывало, выбрался на дорогу и настырно побрёл вперёд, счищая на ходу ошмётки грязи со своего несуразного балахона. Сименс почувствовал себя обманутым, он поправил на плечах лямки заплечного мешка и угрюмо поплёлся следом.
Они пообедали в придорожном трактире, знававшем и лучшие времена, посидели у жаркого камина, обсыхая, и снова двинулись в путь. В полночь их ждали в Солёной Гавани, где сир Тибальд собирался участвовать в соискании на выполнение очередного опасного предприятия по борьбе со злом и восстановлению справедливости.
Сименс вздыхал: он уже давно подумывал о том, чтобы оставить свою хлопотную службу у сира Тибальда, не сулящую никаких перспектив, но всякий раз откладывал принятие окончательного решения. За прошедший год он сильно привязался к этому прямодушному чудаковатому старику и, хотя оный год не принёс ему даже пары золотых дублонов, Сименс не мог бы пожаловаться на то, что ему было скучно.
Конечно им не случалось расколдовывать замков или рубить головы драконам, но однажды они перебили шайку разбойников, промышлявших торговлей детьми; разоблачили степную ведьму-кровососку, поселившуюся на заброшенной мельнице близ села Вышнее Быльё; изловили оборотня, терроризировавшего окрестности Пурпурной Обители, и оказавшегося тамошним бондарем, рядившимся в звериные шкуры...
Низкое небо, весь день промаявшееся в неуверенности, к вечеру разродилось проливным дождём и им пришлось отсиживаться в прибрежных кустах у какой-то небольшой речушки, накинув на ветки старую лошадиную попону, служившую сиру Тибальду одеялом. Сименс, которому скучно было сидеть без дела, выломал длинную палку, соорудил импровизированную удочку и за час натаскал с десяток уклеек.
Дождь понемногу начал стихать и было решено развести костёр, обогреться и перекусить.
Сухостоя в прибрежных зарослях оказалось предостаточно, но он весь намок и не желал разжигаться, так что Сименсу пришлось плеснуть немного "горючей воды", применяемой для прижигания ран и уничтожения заразы. Костерок враз заполыхал.
Сименс набрал в котелок речной воды, пристроил его над огнём и уселся чистить рыбу. Его обычное беззаботное расположение духа понемногу возвращалось.
Сир Тибадьд уселся прямо на мокрую попону и протянул к костру широкие ладони с крепкими узловатыми пальцами, усеянными старыми шрамами и старческими пигментными пятнами. На белой лакированной маске, скрывавшей большую часть его изуродованного болезнью лица, плясали оранжевые отблески пламени.
- Ты когда-нибудь задумывался, Сименс, для чего мы живём?
С этого вопроса начиналась любая их "беседа" и Сименс давно уже перестал пытаться ответить на него; он просто терпеливо ждал продолжения. Сир Тибальд не нуждался в собеседнике - он нуждался в слушателе. Хорошо, что такое настроение накатывало на него нечасто - наверное всему виной проклятая погода.
- Ты помнишь, Сименс, что Всепрощающий наделил людей правом самим вершить свои судьбы и даровал им прощение за всё то, что они сотворили и сотворят - отныне и до Последнего Суда?
- Нет, сир Тибальд, - с самым невинным видом ответил тот, продолжая чистить рыбу. - Я тогда ещё был очень маленьким.
- Не городи глупостей, Сименс! Ты знаешь, что это случилось на заре времён и никто из ныне живущих не мог присутствовать при сём. Я говорю тебе о Святом Уставе, где описана земная жизнь Всепрощающего. И, вообще, не смей меня перебивать! Чисти свою рыбу!
- Слушаюсь, сир, - скромно пробормотал Сименс, скрывая улыбку.
Чувство юмора не входило в число личностных качеств сира Тибальда.
- Если тебе прощается всё, что бы ты не совершил, то выходит, что совершенно незачем быть хорошим - главное не нарушать тех правил, за которые тебя могут наказать сами люди. Но есть ещё душа, Сименс, и ей не объяснить, что ты не преступал никаких писанных законов, а за все остальные проступки уже заочно получил прощение. Душа судит по своим собственным законам и прощения не знает...