– Ничего вы не понимаете, – всхлипнула заплаканная Амико. – Ничегошеньки. Вы хороший. Вы меня пальцем не тронули без разрешения. Дело во мне. Я всегда боялась, что мою... мою невинность заберет не тот человек. Я хранила себя, как должно быть. Но это все... все зря. Я ошибалась, Иван-сан. Чего стоит ожидание и постоянная оглядка на традиции и семейную честь, если кто угодно может запросто отнять у тебя все? Однажды я бросила любимого человека, потому что он потерял лицо. Мне было... так больно. А потом меня просто взяли и использовали. Как вещь, как животное, как... И я не знаю, что я теперь такое. Неужели я, женщина, только на... это и гожусь? Чтобы мной пользовались?.. Неужели я сама этого хочу? Мне снилось... мне снилось, что тогда, в том доме, где все случилось, был не тот человек, а...
Внезапно девушка прервалась и затравленно посмотрела на свои голые колени.
– Я боюсь думать. Мне страшно, потому что я не понимаю. Иван-сан, что же мне делать?..
– Многое я не понимаю, тут уж и к бабке не ходи, – несколько озадаченно кивнул Иван. – Но думается мне, что ты все же не права, что так убиваешься. Жизнь такая штука, вываливает на нас всяких гадостей... знаешь, хоть и не я точно могу представить, что чувствует девушка, но мне и самому довелось нахлебаться. Подрался как-то неудачно с численно превосходящим противником, так все кончилось сломанным носом, рукой и парой ребер, да еще и помочились на меня все не по-джентльменски. Обидно было, больно и противно, но куда деваться? Жизнь не кончилась, я пошел, записался на самбо, и порвал им всем потом сраки... пардон май френч. Тебе, конечно, пришлось еще хуже, но разве ты в чем-то виновата? Зачем доделывать то, что не сделали те мерзавцы? Жизнь продолжается. Вернешься домой и все забудешь.
– Вы добрый, Иван-сан. И наивный. Неужели вы думаете, что можно забыть первого мужчину? Особенно... особенно, если все вышло вот так? Это ведь не драка, это на всю жизнь. Почему так? За что? Неужели так и должно быть? Когда я проснулась и увидела вас, мне стало страшно. Вы не понимаете, каково отношение в моей стране к этому вопросу. Мы... мы подавляем желания, но потом они выплескиваются в самых уродливых формах. Вам ли не знать, если вы изучали нашу культуру и... анимацию, среди которой есть такая, характерная... Меня учили, что разврат – это грязь, мерзость, которая кроется где-то в темных углах сознания. По крайней мере, так всегда было для меня и моей семьи. А теперь грязь на мне, во мне. И минуту назад я вдруг почувствовала саму себя грязью.
– Думаю, забыть первого мужчину трудновато... как и первую женщину, – Иван говорил задумчиво, и чувствовалось, что ему и самому доводилось раздумывать на эти темы. – Но ведь, подумай, люди женятся и разводятся, в конце концов, а потом снова влюбляются. Это ведь не конец – концом может быть только смерть. Ты жива, почти здорова, и когда мы отсюда выберемся – у тебя все еще будет впереди. А что же до желаний... не подумай, что я такой умный, в образ спецназера-дуболома это не входит, конечно... но по этому поводу мне довелось читать слова умных людей. И они говорят, что разум человека – лишь тонкая пленка над пучиной вполне себе звериных инстинктов. Это не хорошо, и не плохо – это просто так. До какого-то уровня мы можем управлять собой, но, дойдя до какого-то предела, от инстинктов никуда не деться. Это так для любого человека, и что толку переживать? Вопрос в том, что мы делаем до того, как начинают работать исключительно инстинкты. А вот тут уже все зависит от человека. Инстинкт продолжения рода толкает под руку, но пока человек еще властен над собой, он вполне успевает выбрать, куда идти. Вниз, в похоть, грязь и разврат, или вверх – к любви, пониманию и красоте. Ты нигде не оступилась, не соглашалась пасть, на тебе нет никакой грязи, если ты сама не захочешь в нее свалиться. И все, что будет дальше – зависит только от тебя. Не сдавайся, вот и все. Мне думается, сил у тебя хватит. А мнение остальных – ну, на этот счет есть надежный русский рецепт.
– ...К-какой еще рецепт? – девушка подняла голову, и по взгляду Иван с удивлением понял, что она жадно слушает каждое его слово. Коварная Кейко не соврала – Амико и впрямь было важно, что говорит русский. Сила ли их спасителя сотворила подобный эффект, или же всему причиной стала звучавшая в его словах спокойная, мудрая логика, но японка смотрела с той надеждой, что так непривычно и больно видеть в людях, не привыкших жаловаться. Не составляло труда понять, насколько тяжел для Амико сам этот разговор, и как неловко ей обсуждать подобные вещи с чужим человеком, да еще мужчиной. Но все же она не уходила в себя, как было при ссоре с подругой, она слушала и верила.