Аня вспомнила, как ловко, незаметным движением факира Виктор в парке достал из кармана хлеб, заранее купленный для голубей, — у нее тогда появилось головокружительное ощущение, что он протягивает ей на ладони ее собственный глаз или ухо, а она не заметила, как лишилась их.
Он знает о ней все, а она о нем — ничего, только имя и род занятий.
Аня почувствовала себя так, будто попала внутрь гигантского калейдоскопа и этот калейдоскоп поминутно встряхивали. Она ровным счетом ничего не понимала.
Как ловко Виктор находил объяснения всем несчастьям, обрушивающимся на нее. Быстрее Виктора найти собаку мог только тот, кто сам ее спрятал.
Положим, собаку украл не он. Но зачем, кто объяснит, зачем все это вранье про свидетеля? На что он пытается ее спровоцировать?
Аня едва слышно попрощалась с охранником и покинула его палату.
— Я могу поговорить с врачом Губина? — спросила она у пробегавшей мимо сестры.
— С Бутенко? Бутенко сейчас на операции.
— А когда он освободится?
— А вы загляните вон в тот кабинет. Может, операция уже и закончилась.
Аня поразилась отсутствию логики в словах сестры и постучала в указанную дверь.
— Входите! — услышала она высокий молодой женский голос.
Аня толкнула дверь и увидела женщину лет сорока — сорока пяти, сидящую с ногами на подоконнике. В пальцах, обтянутых хирургическими перчатками, женщина зажала дымящуюся сигарету. Дым она выдувала в открытую форточку.
— Здравствуйте. А когда освободится врач Бутенко?
— Бутенко Ариадна Матвеевна, слушаю вас, — женщине с сигаретой доставляло явное удовольствие произносить свое имя целиком.
— Я хотела поговорить с вами о Губине Анатолии Георгиевиче. Он лежит в…
— Прекрасно знаю, где он лежит. Сама его туда укладывала. Он у нас коллекционный экземпляр.
— Что-что?
— Скажите, вы его близкий друг? Я знаю, что он не женат.
Странно, но за последние пятнадцать минут Ане дважды задали один и тот же вопрос.
— Не очень близкий, но достаточно, чтобы меня беспокоило его состояние.
— Интересуетесь, что с его головой. Еще бы… — Ариадна Матвеевна словно хвасталась своими собственными достижениями.
— Мне сказали, что у него проблемы с кровоснабжением головного мозга.
— Один тромб точно есть и множество точечных кровоизлияний.
— И что это означает?
— А то, что он уже месяц как должен принимать посетителей на кладбище, а не в больнице. С такой головой не живут, инсульт, в лучшем случае инфаркт — и смерть.
— Но ведь он жив?
— Знаете, я читала все эти книжки Стивена Кинга о людях, у которых в черепной коробке вообще ничего нет, кроме мозговой жидкости, или наоборот — у которых две головы или по глазу на каждом пальце. Но фантазия писателя — это одно, а реальная медицинская практика — другое. Вы понимаете это?
Этот вопрос Аня тоже уже однажды слышала.
— Понимаю.
— Так вот, его череп на просвет выглядит как плод фантазии мистера Стивена Кинга — старый, засохший сыр, изъеденный червями.
— Что с ним будет дальше. Он умрет?
Женщина уверенно кивнула:
— Как дважды два.
— Когда?
— Вчера.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Как бы объяснить вам попроще…
Врач выбросила окурок в окно и соскочила с подоконника. Ариадна Матвеевна являла собой тип классического врача-циника из черных анекдотов. Одновременно она была отличным хирургом с мелодичным женственным голосом и следами пепла на запятнанном чужой кровью халате.
— Можно вырезать ему тромб, просто отрезать кусочек, вынуть его и зашить. И вернуть вам его в виде жизнерадостного овоща. Если вы, конечно, достаточно близкий друг, чтобы возиться с ним потом. Но даже возиться все равно долго не придется. Инсульт.
Ариадна Матвеевна достала новую сигарету из мягкой пачки.
— Еще один вопрос. При его болезни люди страдают забывчивостью, не так ли?
— Это самое удивительное — мы тестируем его вдоль и поперек. Нарушение кровоснабжения — это хотя бы частичная амнезия. Он, конечно, может позабыть, в какой карман сунул свою зажигалку, — Ариадна Матвеевна пошарила по карманам, отыскала зажигалку, — как любой из нас. Но не более.
Зажигалка щелкнула, выбросив огонек. И за десять секунд сожгла высыпавшуюся сигарету.
Вместе с этой пустой сигаретой истлела Анина последняя надежда — на провалы в памяти у Анатолия Георгиевича, чуда отделения нейрохирургии.