На третий день приставленная к нам переводчица Маша (по миниатюрности фигуры – потомок вьетов, по хищности взора – дитя чампов) предложила культурную программу, включавшую выход в открытое море со снорклингом, а потом обед на каком-то романтическом острове с последующим посещением океанариума.
Так как занятие снорклингом (то есть ныряние с маской и трубкой с целью осмотра подводных красот) предполагает хотя бы зачаточное умение плавать, то я сначала решил отказаться по причине того, что плавать абсолютно не умею. К тому же, я еще не вполне оправился от пляжного ожога, и мысль заново подставить себя под лучи открытого солнца вызывала у меня исключительный ужас. Однако Маша печально сказала, что если для экскурсии не наберется хотя бы шесть человек, то затею придется оставить, ибо она будет финансово невыгодна для устроителей.
Группа набросилась на меня и гневно заявила, что я не имею морального права оставлять всех без развлечения только из-за своих смехотворных отговорок. Не умеешь плавать – посидишь в лодке под тентом и порадуешься за нас, безапелляционно сказали мне. Делать нечего, пришлось спасать товарищей.
На скоростном катере нас увезли куда-то далеко от города и заглушили мотор в тихой бухте, в сотне метров от скал с острыми выступами. Бросив к нашим ногам спасательные жилеты, ласты, маски и трубки для дыхания, наш морской «ямщик» широким жестом пригласил всех сигануть в воду, добавив с гордостью, что глубина моря под нами равняется восьми метрам.
Заметив, что я и вправду намерен просидеть всю экскурсию в лодке, Коля подтолкнул ко мне снаряжение и заявил, что даже если я не умею плавать, то в надувном жилете могу просто побултыхаться в водичке без опасений пойти на дно. «Глянешь хоть краем глаза на коралловые рифы», – сказал он, пресекая мои робкие протесты против этой безумной, на мой взгляд, затеи.
С замирающим сердцем облачался я в оранжевый жилет, морщась от прикосновения к все еще саднившей коже, медленно натягивал ласты, очки с зажимом для носа и задумчиво пихал в рот дыхательную трубочку. Я философски размышлял о том, что если мне сейчас и предстоит распрощаться с жизнью во цвете лет, то это, несомненно, будет красивая гибель: мое затонувшее тело без труда обнаружат в прозрачном море среди голубоватых водорослей и прекрасных кораллов.
Медленно спустился я по лесенке за кормой, когда же почувствовал под ногами воду и ничего кроме воды, на всякий случай попрощался со всеми и вознес молитву Всевышнему. А потом отпустил руки – и завис в странной невесомости, не зная, что делать с этим необычным состоянием. Минут десять вяло болтался в воде, как тот поплавок в проруби, пытаясь хотя бы оттолкнутся от катера, из которого с удивлением взирал на меня вьетнамский «гонщик» (дескать, что это заграничное чудо природы там делает?).
Потом я догадался погрузить лицо в воду и тут же испытал шок от того, что увидел сквозь очки маски: прямо под моими ногами колыхался, двигался, жил своей непостижимой жизнью бесшумный морской мир, переливающийся тысячами красок в чистейшей воде, которую до самого дна просвечивали солнечные лучи. Несколько минут я с восхищением наблюдал за разноцветными косяками рыб, словно перелетающими с места на место, за неторопливыми медузами, элегантно «танцующими» среди коралловых деревьев.
Незаметно для себя я вдруг начал передвигаться в море, увлекаемый от одного рифа к другому страстным желанием увидеть как можно больше картин подводного царства. Мое тело, ранее не знавшее, что значит плавать, неожиданно «вспомнило» этот древнейший навык, и четверть часа спустя я уже совершенно уверенно чувствовал себя в море. Когда же через полчаса Маша велела «свистать всех наверх», я с восторгом подумал, что, пожалуй, венцом всего нашего путешествия по Вьетнаму была именно эта экскурсия, от которой я чуть было не отказался.
Путешествие тем временем близилось к завершению. Последним пунктом нашего пребывания в стране был город Хошимин, или Сайгон, как его по старинке здесь величают, несмотря на наличие нового названия.
То, что это огромный мегаполис, нам стало ясно уже по дороге из аэропорта, куда мы прибыли под вечер. Хайвэй был перегружен автомобилями, и мы то и дело застревали в пробках – явление, доселе нам в этой стране незнакомое. Первое, что бросалось в глаза при въезде в Сайгон – это какое-то непрестанное суетливое движение всего, что может двигаться: в едином мельтешении сливались перед глазами устремленные куда-то люди, мотоциклы, машины, на время вводя в ступор после многих дней созерцания замедленного существования вьетнамцев. Здесь было множество высотных зданий из стекла и бетона, вечерние улицы ослепительно горели неоновыми огнями, все вокруг гудело и грохотало – чувствовалось, что мы попали в настоящую современную цивилизацию.