— Какая Ирка?
— Не крути, Колесо. Ирка, на которую маякнули, что она у тебя пять штук баксов взяла.
Колесо побагровел еще больше, хотя, казалось, окрас его кожных покровов не позволял сделать цвет еще интенсивнее.
— Ты, между прочим, в частное владение влез, капитан, — сказал он громко. — Так что как бы неприятностей у тебя не иышло. Нет тут никакой Ирки. Оставь девчонок и вали. Ты у меня и так уже вот где!..
И Колесников ясно обозначил где. Никифоров даже не посмотрел на него, а, отодвинув попавшегося на пути охранника Колеса, распахнул дверь в парную. Колесников с неожиданной для его тучного тела прытью подскочил к капитану и открыл было рот, чтобы выдать очередную ремарку, как Никифоров развернулся и с разворота залепил в красную рожу. Колесников закатился под стол не хуже, чем если бы он был настоящим колесом.
— Скверная история, — закончил майор Голубцов, — в парной оказалась эта самая Иринка. Валялась в кровище. Девчонку отделали по полной программе, и бог весть что с ней еще сталось бы, не подоспей Никифоров. Он, конечно, молодец. Ну кто будет так рисковать из-за какой-то проститутки, да? Вот, к сожалению, у нас многие так думают. А он думает иначе.
— Хотя в школе он особой душевной чуткостью не отличался, — хмыкнул Соловьев, — правда, уже двадцать лет прошло, как мы с ним школу-то кончили. Тебе, Антон, как человеку окололитературному может быть интересно — там у Никифорова была история почти романтическая…
В этот момент зазвонил мобильный телефон. Соловьев поднес трубку к уху и произнес:
— Да? Что? Еду, хорошо. Немедленно еду. Извините, господа, — церемонно произнес он, — меня вызывают по неотложному делу. Всего наилучшего.
— Вот уж золотце, — вслед ему проворчал майор Голубцов. — Но в одном он прав. У Никифорова в самом деле есть странности. По крайней мере, бывают. Вот взять то же дело с этой Ириной. Сам факт, что к Никифорову обратились за помощью сами проститутки… понимаете, да? И опять же, он мог не верить, а мог просто послать их подальше: мало ли что наболтают непутевые девицы, да? А он поехал. Пошел на риск. И спас девчонку. Она, правда, уже оклемалась — и опять на панель. Зато Колесо вроде больше не трогает ее. А капитан Никифоров… Он раньше в РУБОПе был, в группе быстрого реагирования. А потом ушел — и к нам. Вот так. Странный он, но дело свое знает. Понимаете? Вот лично я… скажу уж честно… не сунулся бы в эту «Карусель» без ордера, без оснований… без всего. А он — сунулся. Ну ладно, Антон Сергеич, бывайте. Всех благ.
После этого разговора прошло около двух недель.
Я сидел дома.
Осенние сумерки в пустой квартире почему-то всегда вызывали у меня предчувствие чьего-то незапланированного, нежданного визита. Как будто шел мимо моего дома человек, шуршали под ногами опавшие листья, а потом налетел, взвивая красно-желтые бурунчики листопада, пронизывающий осенний ветер — и остановился человек Осенние прогулки вообще располагают к неожиданным поступкам и ностальгическим встречам. И потому я не удивился, когда услышал резкий звонок в дверь, тотчас же повторившийся еще и еще. Первоначально я подумал, что так бесцеремонно может звонить только один человек, а именно гроза всех жильцов, свирепая глава местного ЖЭУ Марья Петровна, ежедневно проводящая обход квартир с целью застать кого-либо за предосудительным актом самогоноварения. Ко мне она не особо благоволила, так как род моей деятельности вызывал у нее, активистки сталинской закалки, как минимум раздражение. Фразы типа «Пишут всякое, паразиты» и «Цензуры на вас нет, прихвостни загнивающего империализма» повторялись с редкостной регулярностью и демонстрировали тонкое знание вопроса, потому как в молодости Марья Петровна была инструктором парткома какого-то там завода и по совместительству — редактором заводской ура-социалистической газетки с лозунгом «Догоним и перегоним!».
Впрочем, я тут же вспомнил, что Марья Петровна прийти не может, так как не далее как вчера — к облегчению ее многострадальных соседей — поехала погостить к снохе, которую подозревала в клептомании и неуважении к жилищно-коммунальным работникам. Так что грозная старуха никак не могла почтить меня визитом.
Я открыл.
Передо мной стоял среднего роста, плотный мужчина с густыми бровями и такими надбровными дугами, что его глаза представляли собой две маленькие, косо и близко посаженные на широком блиновидном лице щелочки. Подбородок, массивный и властный, в сочетании с мясистыми щеками и маленьким, кнопочным носом, делал мужчину чем-то похожим на боксера. Имеется в виду порода собаки. Что же касается боксера-человека, по всей видимости, это в некоторой степени также касалось моего незваного гостя, поскольку его небольшие уши были характерно прижаты к черепу, а в густой заросли левой брови ясно был виден еще довольно свежий внушительный шрам.