— Через несколько дней я уехал, — возвратился Вагин к рассказу. — Лешку убили осенью в пьяной драке. А Катя вышла за меня замуж. Но уже через полгода мы расстались. Она говорила, что никак не может отделаться от ощущения, что спит с женщиной.
Лика целовала его лицо.
Потом целовала грудь. Потом сняла с него рубашку, джинсы. Потянула за собой на кровать, повторяла:
— Ты самый настоящий мужчина! Ты самый лучший мужчина! Ты самый красивый мужчина! Ты мужчина! Мужчина!
Ужинали они в кафе. Стены из прокопченного камня. На стенах свечи. Пианист за роялем. Скрипач бродит меж столиков. Официанты кивают Вагину. Знают его здесь.
— Я очень долго тебя не видел, — сказал Вагин. — Целых два часа.
— А мне повезло, — сказала Лика. — Я разглядывала тебя целых два часа. Ты очень красиво спишь.
— Разве можно спать красиво или некрасиво?
— Можно. Ты спишь красиво.
— Я чувствовал тебя рядом. Но ты мне почему-то не приснилась.
— Тебе снилась река. И ты плыл по ней. По течению. Без усилий. И тебе было легко и покойно.
— Да. Мне снилась река. И я плыл по ней. А откуда ты знаешь?
— А потом река влилась в море. Тихое, чистое, прозрачное. Бесконечное. А по морю шли корабли под парусами. Они бесшумно скользили по воде тебе навстречу. И на кораблях плыли твои близкие и друзья. На одном из кораблей была и я. Но ты меня не видел.
— Не видел. Я знал, что ты там. Но не видел. Господи, откуда ты знаешь мой сон? Откуда?
— А потом… Прости, но я буду говорить все, как было… Все, как видел ты.
— Конечно. Говори все…
— А потом корабли стали тонуть. Ни с того, ни с сего, как это бывает во сне. И люди кричали. Цеплялись за обломки. И ты спасал их. Нырял. Тащил их за одежду, за волосы. Кидал в шлюпки. Толкал к берегу. А берег далеко. Далеко. А потом ты проснулся. И я не могу сказать, спас ты их или нет.
— И я не могу. Потому что я проснулся. Но откуда ты знаешь мой сон? Откуда?
— Я лежала рядом, касалась твоей головы и видела его вместе с тобой. Не спала. Но все-все видела.
Вагин заметил, что метрдотель делает ему какие-то знаки. Встал. Извинился перед Ликой. Подошел.
— Ты не обессудь, — сказал метрдотель. Розовощекий. Добродушный. — Я могу ошибаться. Но я уже видел эту даму. Тогда, когда нас грабили весной. Она сидела в зале. Одна. Без компании. Без спутника. А Боря-официант видел ее в «Комете» во время налета. Я прав?
Вагин не ответил. Вернулся к столу. Сел.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Я люблю тебя, — сказала она.
Я тебя люблю.
Тебя я люблю.
Люблю я тебя.
Тебя люблю я.
Люблю тебя я.
Я. Тебя. Люблю.
Вагин небрит. Уже не день. Не два. Три. На щеках у него густая, черная щетина. Она ему идет. Она его красит. Жестче сделался рот, контрастней обрисовались глаза, уверенней взгляд, неуверенней взгляд, или, вернее, спокойней взгляд, беспокойней взгляд, или, вернее, так — что-то изменилось во взгляде. Что-то. За эти три дня, пока росла щетина? Нет, раньше. Чуть пораньше. Это точно.
Ноги Вагина как всегда, когда он в машине и не за рулем, покоятся на передней панели. Он курит. Отдыхает. Расслабляется. Откинулся на спинку сиденья. Рядом за рулем Патрик Иванов. На заднем сиденье оперативник с боксерским лицом — нос перебит, губы расплющены, уши прижаты — все как положено.
Машина таится в тихом переулке. Тенистом. Полутемном. Темном.
А меж домами синее небо. Чистое. Далекое. Не допрыгнуть.
В обоих концах переулка люди. Там двое. И там двое. Ходят. Стоят. Переговариваются. Это тоже оперативники. Коллеги Вагина и Патрика Иванова.
— Ну, я пошел, — сказал Вагин. Но с места не сдвинулся.
— Иди, — не возражал Патрик Иванов.
— Пора, — сказал Вагин. Затянулся глубоко.
— Пора, — кивнул Патрик Иванов.
— Время, — сказал Вагин. Поерзал на кресле, устраиваясь поудобней.
— Время, — согласился Патрик Иванов. — Без пяти восемь.
— Ты все помнишь? — спросил Вагин.
— Все, — ответил Патрик Иванов.
— Я тебе не верю, — сказал Вагин.
Патрик Иванов вздохнул нарочито тяжело, заговорил с нескрываемым неудовольствием, монотонно, заученно:
— Если ты вернешься цел и невредим — замечательно. Мы пойдем с тобой пить водку. Если ты выйдешь с рынка не один и будешь без шапки — мы всех винтим. Если в шапке, но киваешь — мы всех винтим. Если в шапке, но не киваешь, а подмигиваешь, мы всех опять-таки винтим. Если ничего этого не делаешь, то мы никого не винтим, а тихонечко пропасаем тебя и всех остальных.
— Вот теперь я верю тебе, — со всей серьезностью произнес Вагин.
— Авантюра, — сказал Патрик Иванов. — Полицейская сказка. Американское кино с Мелом Джибсоном. Плюс ко всему тебя могут проколоть, несмотря на то, что ты всего два месяца в городе. Они ребята ушлые. Плотно пропасли бы их, и все.