Лежать больше было невозможно; но вскочить, как ошарашенному, тоже, что бы подумал Северус, что он вообще думает! Как можно на его месте оставаться таким спокойным! Фактически - его использовали, прозвучал в голове распаляющий вкрадчивый голос. Повинуясь этому голосу, Гарри ощутил порыв немедленно вытащить Северуса из-под одеяла и встряхнуть его…
Но глубоко вздохнул и разжал кулаки. Какое-то время Гарри пялился в никуда - но боли в душе уже не было, и злость постепенно сходила на нет, и вместо них под сердцем прочно сворачивалась горечь, которая, Гарри знал, будет долго и нудно напоминать о себе и, вероятно, до конца не пройдет никогда, а просто прилипнет к горечи войны и воспоминаниям о Драко.
Еще раз выдохнув, Гарри обернулся, улыбнулся и произнес:
- Пойдем завтракать.
- Пойдем, - послушно согласился Северус, вытащил из-под одеяла руки, но так и остался лежать на кровати.
Гарри помог Северусу подняться - в действительности просто вытащил его из постели, завернул в халат и повел на кухню. Кофе в этот раз он решил сварить самостоятельно.
* * *
В следующий раз Пастор появился к вечеру.
К этому времени Гарри уже был уверен, что ему все равно. По какому бы то ни было поводу - все равно. Главное, что рядом сидел Северус, и вообще они оба сидели в уютной освещенной желтым библиотеке, и вам могло бы показаться, думал Гарри, вполне могло бы ведь, что эти два человека наконец нашли так страстно желаемый ими покой. Но на самом деле - Гарри изнуренно усмехнулся - это жалкая попытка, да еще и непонятно чего. Ты жмешься, Поттер, к нему, как мокрый одинокий щенок, и чувствуешь себя так же. А хуже то, что он сам весь день сидит тут и молчит, и черт-те знает, что творится у него внутри, и о чем он думает, и думает ли, и что скажет тебе, когда решит, что пора что-то сказать. Дрянь дело.
Гарри чувствовал себя плохо. Его подташнивало, голова то и дело принималась болеть, и перед глазами темнело; под грудью, под самым сердцем, что-то тяжелое и тревожное тянуло вниз. Гарри думал о чем-нибудь, мысли перескакивали с ничего на ничто, но все равно сбивались, Гарри отвлекался и ему начинало казаться, что он что-то забыл - это случалось тогда, когда тяжесть под сердцем становилась особенно ощутимой - и тогда он понимал, что не забыл. Вчерашний вечер, вот что он не забыл, и вот что он никогда, к несчастью, не забудет. Как рука обезглавленной матери вытирает слезы своему ребенку. Как демон пожирает душу человека.
Как когда-то упал в Министерстве Сириус.
И рука Северуса на плече Гарри сжималась, каменела, и ее тяжесть перебивала тяжесть под сердцем, и Гарри оставался сидеть на диване вместо того, чтобы, не замечая ничего перед собой, брести куда-то на негнущихся ногах, как он весь день бродил по дому. Проходила минута - и эта горькая болезнь тоже проходила, и чернота отступала, чтобы Гарри снова мог увидеть желтую библиотеку и слева - Северуса, глядящего обеспокоенно и пристально и приподнявшего голову со спинки дивана.
Гарри выдыхал и возвращался мыслями к Северусу. Почему мы ничего не говорим друг другу, спрашивал себя Гарри и тут же переставал думать об этом. Ответ был слишком очевидным, и говорить не хотелось, но после очередного прилива черноты он снова задаст себе этот же вопрос. Потому что Гарри волновался о том, что происходило у Северуса в голове. Потому что он не мог об этом не волноваться: так он отвлекался от воспоминаний, от тошноты, от того, как фанатично смотрел Пастор на Северуса вчера, отвлекался от черного покрывала перед глазами. Гарри беспокоился о Северусе, и это давало ему сил существовать в его тошнотворном мире.
За окном стемнело.
Декабрь, отстраненно подумал Гарри. Разумеется. И как только все это могло произойти за один конец декабря - четыре дня назад Северус еще был на консилиуме. А когда он вернулся, Гарри тоже беспокоился за него. Боялся, что сам останется сквибом, а Северус будет винить в этом себя. Он это умеет - винить себя. Лучше он от этого, конечно, не становится. Хотя, он ведь и так совершенен. Это же Северус. Изящное черное совершенство, такое же хрупкое, как стальной прут…
Перед глазами всего на мгновение мелькнуло черное - не мантия Северуса, а совсем другое, бездонное и абсолютное, и сердце стукнуло больно и глухо, потому что: «Смертное» - прозвучало в голове. Бухнуло и больше не ушло: смертное, смертное, совершенство, но смертное... И этому совершенству придет конец когда-нибудь. Лет через сто... Или пятьдесят... Или десять... Или - кто знает - завтра, послезавтра? Думать об этом Гарри совершенно не хотел, но не думать не мог. Спокойно, приказал Гарри: ты всегда знал, что Северус умрет. Ведь он же человек, а люди все когда-нибудь умирают. Но вдруг умрет не кто-то, а Северус? Ведь ты же уже видел его смерть. Вдруг он умрет? Ведь это не значит, что теперь он стал бессмертным. Ведь было же минуту назад благословенное месиво в голове, болотная жижа, за что же такие четкие мысли теперь... Вдруг он умрет...