Может, просто выйти на свежий воздух? И тут же Громачев подумал: «Какой, к чертям, свежий воздух на Обводном?» Неприятные испарения канала напоминали ему дыхание человека, страдающего несварением желудка.
Прошло уже больше месяца, а он никак не мог привыкнуть к запаху грязных заборов, стен, к звонкам трамваев, гудкам машин, к тяжелому грохоту колес… Ему не хватало тишины и чистого воздуха. Казалось, что весь кислород пожирают машины, затхлые колодцы дворов и канавы.
Ромка все же спустился вниз в надежде на улице придумать новые строки. На ходу думалось лучше.
У трамвайной остановки он увидел выходивших из вагона Шмота, Ходыря и Лапышева. Ребята держали какие-то тючки.
— Нам форму и трамвайные талоны выдали, — похвастался Шмот. — Теперь будем выступать от клуба. Пошли форму примерять.
В комнате ребята распаковали тючки и разложили на столе черно-красные полосатые футболки, синие трусы, коричневые гетры и бутсы.
Трикотажные футболки годились всем, но сатиновые трусы оказались слишком широкими и длинными. После примерки ребята расстроились. Только Самохин не унывал:
— А мы сейчас их подрежем и ушьем.
Он вытащил из своего сундучка шкатулку, в ней были ножницы, нитки, наперсток и подушечка с иголками.
Вскоре шестнадцатая комната превратилась в портняжную и сапожную мастерскую. До отбоя ребята подгоняли форму по росту.
В воскресенье побудку устроили раньше обычного. Играть предстояло с обуховцами. Футбольное поле находилось за Невской заставой. Первыми в девять утра встречались пятые команды.
Фабзавучники удачно провели первую игру и остались заменять игроков в других командах.
Проболтавшись почти весь день на футбольном поле, ребята предельно устали и, голодные, едва дотащились до общежития. Здесь Самохин их огорошил.
— Кроме сухого ситника и сахарного песку, у меня ничего нет, — сказал он. — Все кончилось… И деньги, и продукты. Больно шиковали прошлую неделю.
— Кто же так хозяйствует? — упрекнул его Лапышев. — Надо по одежке протягивать ножки, рассчитать на каждый день.
— С вами рассчитаешь, как же! Что ни вечер — пир горой. Вот и напировались.
Спорить с Самохиным было бессмысленно, словами голода не утолишь. Лапышев вспомнил про обеденные талоны. Нельзя ли продать их или обменять на еду?
Собрав у товарищей талоны, он зашел в соседнюю комнату, в которой, за исключением Домбова, жили одни столяры, прозванные ярунками.
— А ну налетай, — сказал Юра, — по дешевке обеды продаю. Вместо тридцати пяти по тридцать.
Ярунки выламывались: соглашались взять только по двадцать пять копеек. Пришлось уступить десять талонов по самой низкой цене: не пойдешь же по всему общежитию позориться.
На вырученные деньги Самохин принес винегрету, жареной печенки, отваренного в мундире картофеля и две буханки хлеба.
— Несколько гривенников осталось на хлеб со смальцем, — сказал конопатый. — Талоны продавать не буду, без обеда еще хуже.
— Придумаем что-нибудь, — успокоил его Лапышев. — В случае чего барахлишко продадим.
Когда пусто в карманах, в тумбочках и в общем буфете — значит, колун.
Колун — это такое время в общежитии, когда все таланты переключаются на искусство добывания жратвы. Руководство в этом деле — старый анекдот о смышленом солдате, сварившем из колуна жирные щи.
Обычно над общежитием колун нависал за два-три дня до получки, а в коммуне шестнадцатой комнаты, прозванной футболезией, он возник много раньше. Проданные по дешевке обеденные талоны выручили только в воскресный вечер, усложнив жизнь еще больше: не стало гарантированного обеда.
Лапышев обшарил все карманы обитателей футболезии. В результате появилось пять медных монет. Но на них не приобретешь даже и одного обеда. В фабзавуче Юра пошел по цехам к знакомым ребятам и тихо произносил:
— Покурить захотелось… не хватает трех копеек, — при этом с беспечностью богача он позванивал в кармане монетами. — Добавь в долг. Покурим.
К обеденному перерыву в обоих его карманах трезвонила медь. Правда, на полные обеды этих денег не хватило, пришлось взять пять первых и три вторых, поделить поровну, подналечь на хлеб и… все были сыты.
На ужин таким же способом попытался раздобыть несколько монет Шмот, но его притворство не вызвало доверия.
— Не подаем, сами нищие, — говорили ребята.
Вечером, попив кипятку с черным хлебом, футболезцы улеглись на койки с книжками. Но какое чтение полезет в голову, когда в животе урчит?