Марине стало страшно, как нигде и никогда не было. О слишком страшных вещах говорит Сордар. Таких страшных, каких ещё Марине видеть не приходилось.
Снова Сордар:
— Мне приходилось стоять и думать о трёх одинаково страшных вещах: стоять и думать хватит ли мне духа, чтобы выстрелить в себя, ибо две другие вещи пострашнее: отдать приказ стрелять в толпу — и попасть на штыки своих матросов, или не отдавать такого приказа — и быть разорванным толпой. Произошло четвертое — вышли указы, которые ты, наверное, уже проходила, но вот как они вышли… Газетчик спас меня, и ещё не знаю сколько офицеров в других местах. На точке невозврата вышел указ. На самой-самой. А сейчас мы стремительно катимся к новой. Не пришлось бы теперь уже тебе, Марина, вот так же стоять, и знать — всё, точка не возвврата пройдена.
— Не придётся, — твёрдо сказала девочка, они уже давным — давно уже сидят рядом, Марина прижимается к брату, — я очень смелая!
— Может, и так, но со зверем под названием «толпа» тебе не совладать. Её можно усмирить штыками и пулемётами верных частей, загнав в кварталы рабочих окраин или обратно на поля. Но они рано или поздно вновь вырвутся оттуда. Их нужно и можно понять. Мы хорошо живём за их счёт. Тех, кто построил этот состав. Даже за счёт тех, кто строил «Владыку».
— Всегда думала, что это были инженеры.
— Про рабочих забыла? Над созданием «Владыки» так или иначе работали многие тысячи человек, и далеко не все из них живут так хорошо, как командир корабля. Или главный конструктор. А у клепальщиков… Не знаю, известно ли тебе, но они все практически глухие, а на создание «Владыки» пошло, не помню, сколько уже, миллионов заклепок. Не помню, какова дневная выработка одного рабочего…
— Зачем мне это зна-а-ать? — капризно протянула Марина с интонацией явно у сестренки заимствованной.
— Затем, — отрубил адмирал, — если ты реально в будущем хочешь править нашей страной, а не как Софи — быть главным украшением — то ты не должна, а обязана знать, сколько клепальщик зарабатывает в месяц, за сколько в месяц он снимает квартиру, сколько надо на еду и ещё сотни и тысячи других вещей.
— Сам-то помнишь, сколько этот клепальщик в месяц зарабатывает.
— Не помню, — ответил адмирал, и увидел до ушей ухмыляющуюся Марину.
Адмирал стушевался. Многие бы дорого дали, чтобы увидеть человека, способного медведя заломать, в таком состоянии. Но Сордар не зря самым грозным кораблём в мире командует. И в Оборонный совет вхож. Там-то хитрецы куда ловчее, и что главное, в сотни раз подлее безусловно талантливой, но в чем-то вполне обычной девочки.
— Не помню — не значит «не знаю». Когда корабль достраивали, я это и ещё многое другое, знал четко, да и сейчас, через пару минут вспомнил бы, а сиди тут вместо тебя этот самый клепальщик, я бы через пару минут назвал бы тебе название его любимой пивной.
— Ты это тоже помнишь?
— Нет, я это вычисляю. Клепальщики — специфический контингент населения. Живут всего в четырех городах, все заводы я знаю. А дальше уж дело техники. Вычислю даже и в какой пивной он солидную часть заработка оставляет. И в какую школу его дети ходят.
Марина усмехнулась.
— А если серьёзно, то у меня с рейда — в голове одно — поправки на главный дальномер, на башенные, да на зенитные. Да всё ошибки выдаю. А в нас — бомбу за бомбой, торпеду за торпедой… Это во сне… Хорошо, что сейчас вот так с тобой сидим. А то мне стали говорить — кричать ночью стал.
— Интересно, кто, — но Сордар её подколки не заметил.
— Особенно после того, как с истребителями дрались. Крупнокалиберная пуля человека рвёт в клочья. А большая часть зениток — открытые. Только легкий щиток. Человек — в клочья. Или наоборот — осколками — почти целые, но все мертвы. Осколок часто маленький такой. Даже куда попадёт — не всегда видно. А человека нет уже…
У нас в кормовой кран истребитель врезался. Цирк — не цирк — топливо смыли — и через два часа самолёта там не было.
— За борт выкинули? — предположила Марина?
Теперь уже Сордар расхохотался.
— Может, даже не за два — это когда я с кормового мостика глянул, там уже ничего не было. Мне, чуть позже, притащили главный, и самый ценный с точки зрения команды «сувенир» — эмблему авианосца с куртки лётчика, его шлем с очками, одно стекло треснуло, личные документы, эмблему училища и эмблему крыла на куске комбинезона. Боевых наград у него ещё не было. Личные документы я потом смотрел. Что бы наша пропаганда ни несла — не кончились ещё миррены. Этот пилот… Женился меньше десятидневья назад. Там на фото — подписи и дата. «На Вечную любовь». А вечность оказалась на одну или две ночи. Вот так. Фамилия невесты показалась знакомой — так и есть, род в довольно близким родстве с… с материнским. У их золотых мальчиков сейчас поветрие такое — идти в палубную авиацию. На истребители. Я не сразу понял, только потом сообразил, почему они столько крыльев в патрулирование услали. Хотя их истребитель двухсотпятидесятикилограмовую бомбу берёт спокойно, а на ближнее расстояние — и две. Потом сообразил: приди Победа — и все награды посыплются на непосредственно участвовавших в бою, а не на патрулировавших «в направлении». Командир соединения — не знатен. Он почти кругом в выигрыше: потопи он «Владыку» — все награды и титулы достанутся ему и пилотам торпедоносцев и бомбардировщиков — людям, в большинстве, незнатным. А так — молодые аристократы — вроде и участвовал в бою, а вроде и не при деле. Позор. Особенно, для тех, кто выгодно жениться собирался. Тут-то ценность их коллег с золотым знаком «за храбрость» на «Горном льве» резко возрастет. А красавчики все вроде как в деле были, но знаков не имеют. Да и отцы коситься будут. Тут и до вопросов «Почему цел?» недолго, особенно, если бомберам достанется на орехи.