«Счастливый противочумник рвется в первые ряды. Для сего дела нужны острые локти. А у тебя они слишком толсты. А автомобиль ты купил замечательный! Завтра покатаемся…
Какой это дурак сказал, что сладко быть под властью любимой женщины? В копеечку обходится эта средневековая сладость. Я люблю Альбину? Трезво! Объективно! Ну?! Да. Но не больше, чем себя. Чертовски приятно, конечно, когда на нас с ней оглядываются. А кое-кто зеленеет от зависти: такая куколка и такой дегенерат… Впрочем, кто это меня… дегенератом? Матвей? Он! Пьяный, на вечеринке… Скотина! И при Альбине ведь. Нарочно… Ты ее увезешь? Попробуй! Следовало бы помнить мое: «Quia nominor leo — ибо я называюсь лев…»
А это? Хм, та самая Инка! В том самом платье. Не густо… С подругой? С напарницей! Красивая чертовка. Глазищи! Даже немного жаль ее… — Увидел Игоря, который протискивался следом за Инкой и Клавой. — Вот подонок! Забыл наказ…»
Заметил, как Инка быстро взглянула на него, на его скрещенные на груди руки и, с улыбкой обернувшись к Игорю, что-то сказала. Игорь и Клава разом повернули к Эдику головы. Клава засмеялась, а Игорь стал поправлять очки и поторопился войти в зал.
«Колкость в мой адрес, — понял Эдик. — От тебя, любезная, я готов терпеть колкости, ибо ты нам нужна. Се ля ви — такова жизнь, как говорят товарищи французы…» Сзади, в глубине коридора, он услышал смех и голос Альбины и снова почувствовал, как заныло в груди: «Опять с Матвеем! Увезу я тебя в Чехословакию… Зубами вцеплюсь, но не уступлю этому подонку!..» Забылось ему, что еще сегодня называл талантливого скрипача своим лучшим другом.
ГЛАВА X
У выхода из театра Инка и Клава вдруг обнаружили, что Игорь исчез.
— Он обиделся на тебя за актрису, — сразу же решила Клава.
— Не думаю.
После выступления Альбины Инка сказала, что на сцене Зуева-Сперантова видела только себя, любовалась только собой. И что Теркин, наверное, животом расхворался бы, услышав такое чтение поэмы. Игорь долго хмуро протирал очки и наконец упрекнул Инку в необъективности. Потом молчал до конца. Даже Матвею не аплодировал, когда тот превосходно исполнил несколько скрипичных концертов.
А сейчас вот незаметно исчез.
— Да-да, он обиделся! — продолжала утверждать Клава и оглядывалась, надеясь увидеть Игоря.
— Чепуха! Наверное, у него расстройство тракта от Альбининой декламации, скоро придет… Подождем.
— Инка, — в голосе Клавы слышалась досада. — Инка, почему ты такая, ну, непоследовательная, что ли?.. Давеча говорила, будто нам только кажется, что кругом сплошные негодяи, говорила, людям надо больше добра делать, человек на добро отзывчив. А теперь — поворот на сто восемьдесят градусов…
— Такую уж меня придумали. — Инка уклонилась от дальнейшего разговора на эту тему.
Стояли у театрального подъезда, ждали. Игорь не появлялся. Зато прямо на них медленно выплыла из двери большая и благодушная Белла Ивановна с мужем. Обрадовалась, точно целый век не видела своих продавщиц из филиала, тотчас с присущим ей темпераментом представила их мужу, с большими преувеличениями рассказала, как ее «умницы-девочки» прелестно оформили витрины и полки и как она собирается всех своих продавцов сводить в филиал на экскурсию: «Пускай они учатся любить порученное им ответственное дело!»
— Веришь ли, дорогуша, я страстно пожалела, что ты не куришь, когда прочитала у них: «Никотин — яд, но муж поблагодарит вас за коробку «Казбека». Мне так хотелось, чтоб ты поблагодарил. Мне так хотелось! Ты же у меня такой нещедрый на поблагодарение… Девочки, а не попадет нам, что у нас: никотин — яд? Не подрываем ли мы основы нашей социалистической торговли?
— Ой, что вы, Белла Ивановна! — у Клавы заблестели глаза, она с проникновением прижала руки к груди. — Даже наоборот! Женщины читают и смеются, но обязательно берут дорогой «Казбек», «Казбек» лежал, а теперь…
— Я поняла тебя, детка, я очень тебя поняла! До свидания, милые, хотя мне совсем не хочется с вами прощаться… До свидания!
Муж ее легонько склонил голову в поклоне, так что тень от полей шляпы спрятала его улыбающиеся за узкими очками глаза. Они ушли.