Инка опустилась на кучку кирпича и, сутулясь, гнула голову к самым коленям. Владислав обеспокоенно склонился над ней, попытался расспросить, как все случилось, но она только мотала головой и прикусывала зубами губы, чтобы не разреветься. Зачем ей сочувствие, зачем соболезнование, если она прекрасно понимала, что экспедитора теперь ничем не взять, он прав со всех сторон… А ей — платить. Чем?..
— Инна, ведь здесь Игорь работает! — воскликнул Владислав, что-то надумав. — Сейчас я его разыщу, и мы этому экспедитору чуму с холерой под шкуру…
Инка слышала, как он побежал к проходной, тяжело топая сапогами. Стороной подумалось: «Наверное, со степи недавно…» После Владислава остался запах полыни и бензина.
Вскоре услышала уже два голоса. Один спрашивал, другой отвечал с участием и недоумением. По голосу спрашивающего она узнала Игоря. Неужели правда он? Инка ладонями вытерла щеки и подняла голову.
— Это так, Инна? — Игорь стоял насупленный, носовым платком сосредоточенно протирал стекла очков. — Как фамилия экспедитора?.. Я его, подлеца, на чистую воду выведу…
Он записал фамилию дяди Егора и заверил, что заставит его вернуть ящик, что он знает, как с этим народом разговаривать…
— Езжай и не беспокойся! А то тебя на работе могут хватиться.
Игорь ободряюще улыбнулся ей и направился к проходной базы «Бакалейторга». Садясь в машину, Инка все поворачивала голову в сторону базы и ругала себя, что даже «спасибо» забыла сказать Игорю. И как это получалось, что Игорь всегда являлся к ней на помощь, как ангел-хранитель? Когда он вот такой, деловитый, серьезный, то забывается все другое… Он предлагал ей жениться, «по-честному»… А она? «Знаешь, я тебе двадцатого отдам долг…». За ней теперь столько долгов, что она всю жизнь будет обязана Игорю.
Владислав остановил машину в том месте, где Инка перехватила его часом раньше. Инка раскрыла сумочку, но он положил на нее широкую смуглую руку:
— Что за глупости, Инна!
— Простите, я не подумала… Что, если б не вы… Хотя я не уверена, что экспедитор вернет…
— Игорь уверяет… Я рад, что моя обнова, — он похлопал по матово блестящей баранке, — сразу же сослужила добрую службу… У вас хорошие коньяки бывают? Заеду как-нибудь…
Щелкнул замок дверцы, и «москвич» укатил, оставляя после себя легкий вьющийся дымок. А в душе Инки, колючкой шевельнулась досада: «Такой липкий взгляд!» Но она отогнала от себя эту болезненную подозрительность: «Можно подумать, что на свете нет и людей порядочных!» И тут же другое: «А вдруг не вернет дядя Егор ящик?! Что тогда? Тогда как?..»
День прошел в горячечном ожидании. Инка, прислушивалась к каждой проезжающей машине: он, не он?
Экспедитор так и не приехал.
Вечером, закрыв магазин, Инка тяжело, подневольно брела к дому Игоря… Знакомая лестница… Тот же черный, всевидящий зрачок кнопки звонка.
— Ты один, Игорь?
— Мамаша ушла к знакомым… Проходи…
Она села в кресло, вяло полистала журнал «Польша». Игорь сидел напротив, подперев кулаком широкий подбородок. Он смотрел на Инку с едва уловимым торжеством. Но Инка за толстыми очками его не замечала этого торжества, она, собственно, и не глядела на Игоря. Так же вяло отложила журнал и сказала:
— Он так и не приехал…
Игорь резко приподнялся, упершись ладонями в подлокотники кресла:
— Как?! Неужели?
Будь Инка повнимательнее в этот вечер, она заметила бы, что восклицание Игоря не выражало искреннего возмущения. Он прошелся по комнате с таким видом, словно не находил себе места.
— Ты извини меня, Игорь, я столько хлопот тебе причиняю…
— Чепуха! Завтра с утра заступаешь? Привезет, как миленький привезет! Я его прижму… Он меня при свидетелях заверил. Улавливаешь?
Инку будто по лицу стегнули. Она вздрогнула и выпрямилась в кресле. Сидела так с минуту, прежде чем проронила:
— Улавливаю. Да, пожалуй, улавливаю…
— Прекрасно! А теперь… — Он шумно потер ладони: — Чайку заварим? Или бутылочку винца? Как ты смотришь?
— А ты?
— Ради тебя я готов расплавленный свинец пить. Ты же знаешь!
— Знаю, — как-то неопределенно сказала она. — Только я не стою твоей жертвы, Игорь. Слишком я неблагодарный человек.
Игорь, откидывая голову, рассыпался счастливым, несколько неестественным смехом. Очевидно, он принял ее слова за шутку, за кокетливое напоминание о той ночи, когда он подполз к ее постели.
Инка поднялась и, привычно спрятав руки под мышками, прошла к раскрытому окну. Будто по ее знаку, вдоль тротуара вспыхнул частокол уличных фонарей. Свету они почти не давали, потому что сумерки еще только-только наползали из-за Урала, они наползали душные, прокаленные азиатскими степными ветрами. Ночь не сулила прохлады.