Инка глубоко засунула руки под мышки, зябко прижала подбородок к груди.
— Ну, и что ты видел? Что слышал? Только то, что сам потерял? Я думала, ты за это время стал лучше, чем был. Из-за углов, из подворотен… — Она брезгливо передернула плечами, у открытой шеи рукой сжала ворот кофты. — Будь я мужчиной, будь я мужем любимого человека, да я бы…
— Что ты?
— Я бы и его и ее прикончила! — Инка провела языком по шершавым сухим губам. — Если я полюблю… — Она споткнулась на слове: разве не полюбила уже? — Я за любимого и в огонь, и в воду, горло тому, кто поперек… А ты! Поджал хвост и… Кошмар! Из подворотни!
— Мне нужно было убедиться. — Непослушными пальцами Григорий никак не мог выловить в пачке папиросу. Потом так же долго чиркал спичкой по коробку — не тем концом. Когда зажег и начал прикуривать, то лимонный огонек дрожал, как бабочка на ветру. — Теперь я удостоверился… Завтра пойду в суд. Ленку я у тебя отсужу, подруга жизни. Девочку — в круглосуточный, а сама — с кобелями? Отсужу! Свободно даже.
— Пожалуйста. В подпаски к свекрови определишь?.. Сколько свиней держите? Три? Четыре?
Если бы Инка кричала, скандалила, грозилась, Григорию было бы легче. Он сунул папиросу в рот обратным концом, обжег губы, вполголоса выматерился, словно произнес обычные слова присказки, словно подсолнечную шелуху привычно выплюнул.
— Не волнуйся, порядочным человеком выращу…
— Таким, как сам? В начальниках ходишь или… по-прежнему?
Для Григория это было самое жестокое напоминание. По его омертвевшему лицу Инка догадалась, что он все помнил, по дням и часам перебрал. Год назад Кудрявцевы подвалили двух огромных кабанов, сдали мясо и сало в соседнее сельпо, а через два дня представители кооперации устроили грандиозный скандал: вареная свинина отвратно пахла рыбой. Следствие установило: ветфельдшер Григорий Кудрявцев собственным свиньям скармливал рыбий жир, закупаемый колхозом для нужд животноводства. Был товарищеский суд. Григория сняли с работы. И вот теперь — рядовой скотник. В голове среднее специальное образование, в кармане диплом с отличием и — скотник…
Ничего больнее Инка не могла придумать. Григорий жадно затягивался, глуша, притупляя разбереженную боль. Под желтыми скулами вспухали желваки.
— Я знал, что нужен тебе, пока в чести да при должности…
— Ошибаешься! Не в чести ты у меня с той минуточки, как переступила порог твоих родителей. Все думала: вот изменится, вот ума наберется… А ты: «Живем один раз!» Шалишь, голубок, Ленку я тебе не отдам! У Ленки от вас только фамилия останется. И то до замужества.
— Суд рассудит! — Григорий смял выкуренную пачку, бросил в арык.
— Конечно, рассудит! Он разберется, кто из нас праведнее живет…
Григорий вскинул голову, словно ждал удара. Да, да, он правильно понял ее, Инка ни перед чем не остановится, она всю изнанку родительского дома вывернет, она докажет суду. Ведь это же — Инка!.. «Без Леночки не возвращайся!» Хорошо вам, папаша с мамашей, говорить такое, а вот как — не возвращайся? Это же ваша сношенька — Инка! Которую ненавидели вы и которую ненавидел и любил он.
Григорий поискал по карманам — папирос больше не было. Без них он, казалось, терял и злую уверенность, и несворотное упрямство. Будь Инка посговорчивее, помягче, он упал бы сейчас на колени и сказал: «Вернись, Иннушка, ради Леночки прости все и вернись… Я же люблю тебя, я как дурной стал… Во сне каждую ночь вижу. Матушка замечает: «Ты чего это плачешь во сне?..»
Но Инка стояла у столба прежняя — холодная и далекая, как вон та луна. Упади он перед ней на колени — расхохочется злым лешачьим смехом…
— Вот и повидались, Инна…
— Да, повидались. И наговорились…
— Может, вернешься?
— И ты будешь с этой самой… жить?
— Да ведь у других… и похуже случается, да живут. Ленка же у нас.
Стоял он перед Инкой жалкий, расслабленный, дышал часто и коротко, словно страдал одышкой. Мысленно Инка поставила рядом с ним Алексея: «Неужели и тот мог бы вот так и пакостить, и унижаться? Нет, другой он, другой. А может быть… кто их знает! Кажется, с радостью шла за Григория, да боком радость вышла…»
— И не стыдно тебе перед бабой, перед шлюхой, как ты назвал, унижаться? Услышала б тебя твоя маманя!..