Инка стояла перед ним и вопрошающе и с обидой заглядывала в его глаза. И Алексей не без удивления согласился с тем, что он действительно не говорил с ней о своих делах, считая, что они для нее не представляют интереса. А ведь он, кажется, всерьез собирался строить жизнь с Инкой. Как же ее можно строить, если твое дело, твои главные заботы не увлекают, не затрагивают самого близкого человека? Почему он ни разу не задумывался над этим?
— Понимаешь, — смущенно помялся Алексей, — мне казалось, тебе станет скучно, если я о своих железках буду рассказывать…
— А мои разговоры о магазине, о плане, о товарообороте… Разве это очень захватывающая тема? Но ты же слушаешь, тебе не безразличны, если не ошибаюсь, мои дела!
Они с полквартала прошли молча.
— Понимаешь… На здешнем заводе монтируется автоматическая сборочная линия, конвейер. В конструировании этой линии принял и я участие. Точнее, в систему конвейера входит мой агрегат…
— Ты изобрел его?
— Моей конструкции… Против обычных он вдвое экономичнее, более компактный… Пока идет монтаж и настройка линии, я продолжаю работать над улучшением своего агрегата… Правда, не все получается, как хотелось бы…
— Получится, Алеша. Я верю.
Они вошли в вестибюль гостиницы, Алексей взял у дежурной ключ от номера. Дежурная посмотрела на них таким пристальным взглядом, что Алексей невпопад сказал ей «до свидания» вместо «спасибо», а Инка покраснела, но глянула на нее сверху вниз с вызовом и насмешкой.
В номере Алексей немного пришел в себя и даже демонстративно хлопнул дверью, щелкнул замком.
— Назло ей! Не переношу этих платных блюстителей нравственности. Я принесу из буфета молока…
Он снова щелкнул дверным замком. Вернулся вскоре, неся две бутылки молока меж растопыренных пальцев и две калорийных булочки.
Отхлебывая из бутылки, он на небольшую чертежную доску стал прикалывать кнопками лист миллиметровки, потом поставил перед Инкой пузырек туши, положил раскрытую готовальню, линейку, лекало.
— Вот этот испорченный мною чертеж надо перенести на эту бумагу, — говорил он с хорошо разыгранным назиданием. Инка кивала и с аппетитом жевала булку, глаза ее следили за его приготовлениями. Алексей улыбнулся: — Бутылку молока и сайку ты мне сполна отработаешь! А я тем временем над этой вот схемой потружусь…
За открытым окном жила вечерняя улица: проносились автомашины, смеялись девушки, проплелся пьяный, пытаясь запеть песню, только дальше «Тополя-а, тополя-а-а!» он, похоже, не знал слов. Из сквера, с танцплощадки, то штраусовский вальс долетал и нежно вливался в комнату вместе с прохладой, то бесшабашно-отчаянный «шейк» раздирал, как материю, вечерний воздух и темное небо.
Инка макала перо в пузырек, а уж с перышка, по-школьному, заправляла тушью расщелину рейсфедера, чертила старательно, стягивая губы в тугой узелок. Боясь ошибиться, волновалась, часто взглядывала на Алексея. Он сидел на кровати и, положив на колени большой блокнот, что-то черкал в нем, движением головы то и дело отбрасывал с бровей светлый чуб. Казалось, он совсем забыл об Инке. Нет, он делал вид, что забыл, не хотел смущать ее! Ведь она столько лет не держала в руках чертежной линейки и рейсфедера…
Оба вздрогнули от раздражительно-громкого звонка телефона. И Инка с досадой на себя подумала о том, как, наверное, выводила Алексея из равновесия вот такими звонками, причем в более позднее время.
Алексей, потянувшийся к трубке, поймал Инкин быстрый взгляд. Инка тут же опустила глаза к доске, но ему подумалось, что все ее внимание сейчас не у чертежа, а у телефона: кто звонит? почему? не женщина ли?
— Я слушаю!
— Товарищ клиент, вас беспокоит дежурная по этажу. Уже двенадцатый час, пора провожать гостей…
— Вы очень внимательны! — Алексей с раздражением бросил трубку. На Инкин вопросительный взгляд ответил: — Дежурная заботится о нашей нравственности! И почти во всех гостиницах так: чуть задержался у тебя в номере человек, сейчас звонок — пора провожать гостей! Чего здесь больше, дикости или ханжества? Не пойму. Не пойму, в чем больше пошлости и бестактности: в том, что человек задержится у жильца после одиннадцати или двенадцати, или вот в таком бесцеремонном звонке тому, кто считает гостиничный номер своим временным жилищем, домом, за который оплачено наличными…
— Успокойся, Алеша. В этом не дежурная виновата…
— Да я понимаю. Иннушка, но… кто-то же должен за воспитанием людей следить! Не через замочную скважину, конечно…
Он сложил инструменты, бумаги. Склонив голову к плечу, долго всматривался в Инкину работу.