Акт! Составленный тем парнем. И ее подпись внизу!
— Это ваша подпись?
— Моя.
Ответила не Инка, а кто-то другой, очень похожий на нее, но с иным, охрипшим, голосом. Алексей не узнал бы этого голоса. Наверное, и ее, Инку, не узнал, если бы не внизу был, а здесь, рядом. Но он ждал внизу…
— А что у вас произошло с шоколадными конфетами?.. Вот вы говорите, что деньги за водку откладывали, возвратили государству. А где вы взяли вдруг такую сумму, чтобы в один день погасить задолженность за испорченные конфеты?
— Заняла.
— У кого?
Алексей ждал внизу. Он ждал, чтобы проводить ее домой. Нет, она не могла впутывать его… А кончики пальцев покалывало, будто-они были на холоде. И скулы точно холодом стягивало, они немели.
— У кого вы взяли эти деньги?
— У родственников…
— Вы сказали, что из родственников у вас только брат. Вот его заявление: денег он вам не давал… Может быть, вы перестанете запираться? Только без истерики, пожалуйста…
Инка встала, прямая и тонкая. Сквозь слезы глаза ее с ненавистью смотрели на следователя:
— Не волнуйтесь, в обморок не упаду!..
Следователь нажал кнопку звонка. Холодно показал сержанту на Инку:
— Уведите! А вы, Кудрявцева, подумайте обо всем хорошенько…
Дверь бесшумно закрылась, и следователь повернулся к молчаливому майору:
— По-моему, не во всем искренна. Как считаешь? Выгораживает этого командированного… Но за Эдуарда рад! Против него только Силаев показывает. Экспедитор отрицает его причастность к хищениям.
Окаев разжал тонкие бледные губы:
— Этого следовало ожидать, Еремин. Суди логически: мог ли парень, успешно изучающий иностранные языки, работающий летом в студенческих отрядах, любящий искусство, литературу, материально вполне обеспеченный, мог ли он спутаться с жуликами?
— Пожалуй, ты прав. Но Силаев, ох, этот мне Силаев! Уперся, как бык, на своем стоит: Окаев-де глава группы… Кстати, как себя Эдик чувствует?
— Врачи обещают полное выздоровление, но пока… Ты знаешь французский или английский?
— Немецкий изучал. На фронте.
— Эдя не приходит в сознание, бредит. И все — не по-русски. Ребята-студенты приходили — тоже не понимают… Будто что-то просит. — Окаев встал, глянул мельком в окно, прошелся по кабинету, заложив руки за спину. — Особенно вот это часто повторяет: квиа номинор лео…
Еремин улыбнулся:
— Эта иностранщина именуется латынью. В переводе обозначает: ибо я называюсь лев…
Окаев недоуменно поднял над золочеными дужками очков белесые брови:
— Странно! А ты, стало быть, почитываешь латынь? В аптекари готовишься?.. Извини, шучу. Хотя и не до шуток мне. Будь здоров!..
Еремин проводил майора досадливым взглядом. «Пойдешь и в аптекари, если нарушишь законность. Руки и совесть у нас с тобой, Окаев, должны быть чище, чем у фармацевтов…» Еремину не нравилось, что Окаев словно бы шефство над ним взял — обязательно присутствует при допросах. Об Окаеве шла молва как о работнике честном и бескомпромиссном. А вот коснулось родного сына, и вроде бы подменили человека. Еремин попытался представить, как он сам вел бы себя, если б его сын или дочь очутились в положении Эдика. Неужели тоже оказался бы таким, как майор Окаев? Для родителей даже преступивший закон сын остается сыном, им всегда хочется облегчить его участь…
Перечитал показания Инки, начал читать ответы и объяснения Игоря. И в который раз остановился на его заявлении о том, что Эдуард Окаев послал в Министерство культуры клеветническое письмо на преподавателя музыкального училища. Письмо было отпечатано на официальном милицейском бланке. В результате этого скрипач не был взят в консерваторию. Официально же ему сказали, что он якобы по конкурсу не прошел.
Еремин указывал Окаеву-отцу на эту часть показаний Игоря, тот вначале протянул: «Да-а, серьезную штуку он Эдуарду шьет! — А потом отмахнулся: — Чепуха! Эдя на это не способен… Да и не отделу борьбы с хищениями в этом разбираться, не его компетенция…» Но ведь тут тоже хищение, товарищ майор! Похищена человеческая репутация, человеческое достоинство!..
Как быть? Неужели Игорь Силаев все лжет? Не похоже!
Еремин не мог решить, как ему быть. Поставить вопрос перед начальством о расследовании заявления — значит, бросить тень на майора Окаева. Не с неба же попал к его сыну бланк милиции! Оставить заявление без внимания — совесть мучила.
Он решил отложить на время этот вопрос, пока не разберется в главном: кто и какое участие принимал в хищениях и продаже похищенного.