Соломон вздохнул и пробубнил:
— Подводная лодка изготовлена на верфи фирмы «Модерн шипбилдинг». Узлы и детали изготовлялись в восьмидесяти странах мира, но сборку и контроль производила именно эта фирма. Ее президент господин Ли показал, что заказ на изготовление ему дал представитель американского правительства.
— Как?! — опешил генерал Эбух. — Американцы действуют против нас?!
Эта новость была в миллион раз чудовищней известия о его собственном смещении. Генерал чувствовал, как в висках упруго пульсировала и билась о стенки сосудов кровь. Ему вдруг стало душно, и он рванул ворот рубашки. На пол полетели пуговицы.
— Я склонен думать, что речь идет о предательстве, — заявил Рабин.
«Какая неустойчивая у генерала психика! — с неудовольствием думал он. — Его чуть не хватил инсульт. Он неспособен переваривать простейшую новость, если она выходит за рамки привычных стереотипов. Поистине вовремя я принял решение сместить его».
— Вы проинформировали американцев об этом инциденте? — хрипло спросил Эбух.
— Конечно, нет! — спокойно ответил новый председатель Разведывательного комитета.
— Я… я ничего не понимаю! — простонал Эбух.
— Жаль! — кинул на него исполненный презрения взгляд Рабин. — Информировать американцев и требовать от них принять меры мы можем только в том случае, если будем располагать бесспорными доказательствами и уликами. Но господин Ли, президент «Мо билдинг», сегодня исчез. Пока мы его не разыщем, говорить что-либо американцам мы не сможем!
— А если он… убит? — прошептал Эбух.
— Милейший генерал! — Рабин был не на шутку рассержен. — Вас попросили возглавить расследование более двух недель назад. Ли убили или украли только сегодня. Чем вы занимались две недели?
Пинхус Эбух подавленно молчал. Рабин был прав. Если бы на его месте сидел молодой неопытный разведчик в чине лейтенанта, его ошибка была бы простительной. Но он был генералом и принадлежал к числу опытнейших израильских «рыцарей плаща и кинжала», и тем не менее именно он направил следствие по ложному «аль-джихадскому» пути!
— Идите и молите Бога, чтобы он спас вас от трибунала! — сурово напутствовал генерала Рабин. — Точнее, молите этого молодого человека, — кивнул он на Гуриона. — Только в том случае, если он сумеет отыскать боеголовки, вы сможете избежать позорища!
США (Вашингтон)
Ли включил компьютер, быстрыми ударами по клавишам напечатал слово «ЕДА».
«Заказывайте», — ответил компьютер.
«Собайги кимчи», «кичанг», «бульгоги», «синсунло», — напечатал Ли. Наморщив лоб, начал размышлять о напитках и добавил: «Паем-соол».
Нажав на соответствующую клавишу, он дал понять, что перечень окончен. Экран компьютера погас.
Ли поднялся с вертящегося стула, упруго прошелся по комнате. Она была обставлена на редкость экзотично: стены из грубо отесанного камня затянуты барсовыми и леопардовыми шкурами, на которых развесили старинное оружие — двуручные мечи, секиры, арбалеты. На полу расстелили персидский ковер. Ли ухмыльнулся. Он был не прочь жить в такой комнате, но только не как пленник. В неволе все эти прекрасные сами по себе вещи — ковер, оружие, шкуры — казались постылыми и не вызывали ничего, кроме раздражения.
Впрочем, он не мог пожаловаться на отсутствие заботы о себе. Ему не только доставляли пищу из корейского ресторана, но и поставили в комнате низкий лакированный столик для еды, к которому Ли привык на родине, положили возле видеомагнитофона серию корейских видеокассет, принесли целый ящик магнитофонных записей народных и современных корейских песен.
В дверь постучали. Ли бросил взгляд на часы. Еда прибыла через пятнадцать минут после того, как он сделал заказ.
«Завидная оперативность», — подумал кореец, открывая дверь.
В комнату вошли двое молодых негров с судками, бидонами и тарелками в руках. По их комплекции можно было догадаться, что они каждый день проводят по несколько часов в борцовском зале и на боксерском ринге.
Они начали споро расставлять еду на столике и на полу. Следя за ловкими, уверенными движениями негров, Ли подумал: «Очевидно, с ними провели несколько занятий, обучая основным премудростям нашего корейского этикета и ритуалам».
Когда негры собрались уходить, Ли задал им один-единственный вопрос:
— Когда меня отсюда выпустят?
Негры переглянулись. Ли показалось, что они почувствовали к нему простую человеческую симпатию. И действительно, один из негров прошептал в ухо корейца: