– Ну конечно, я себя унижаю, а ты высоко и гордо несешь мое имя.
– Не несу я твоего имени, дурак! Очень нужно! Сам его носи, как сумеешь. До сих пор у тебя не слишком хорошо получалось. На сегодняшний день главное твое достижение – слава похотливого кобеля.
– А твое главное достижение на сегодняшний день?
– Мое? Фимка, конечно.
– Здрасьте, приехали! А я к своей дочери никакого отношения не имею?
– Имеешь. Чисто утилитарное. Ты свое дело сделал, можешь быть свободен.
– Типично женская точка зрения. Как вы все уверены в своем праве частной собственности на детей! Если тебе кажется, будто девочке не нужен отец, это еще не значит, что она думает так же.
– А ты, разумеется, знаешь ее мысли.
– Любой ребенок хочет иметь обоих родителей и ходить между ними, взявшись за руки. Все это знают, и ты тоже. Но ты хочешь сделать Фимке больно, чтобы мне стало стыдно. Не находишь такое поведение чудовищным?
– Фимка прекрасно без тебя обходится, не надейся на нее.
– В каком смысле "не надейся"?
– Она не поможет тебе вернуться, вот в каком смысле.
– Замечательно, вот ты и проговорилась, прямо по Фрейду. Это для тебя родная дочь – орудие мести, и ты обо мне судишь по себе. Мне дочь нужна, а без возвращения как-нибудь обойдусь.
– Интересно, как? Твое логово ведь сгорело.
– Не твоя забота, придумается что-нибудь.
– Само собой придумается? Ну-ну.
– Не само собой, а как-нибудь без тебя. Дочь бы пожалела, ее ведь скоро во дворе дразнить начнут, если уже не начали.
– Интересно, с каких пор тебя стал интересовать мой моральный облик? Ты же себе подстилку нашел, какое тебе до меня дело?
– Я не про тебя говорю, а про дочь.
– А ты, когда со своей проституткой путался, думал про дочь?
– Ни с какой проституткой я не путался и домой никого не водил, в отличие от некоторых.
– Так все дело в осквернении супружеского ложа? Двадцать первый век на дворе, а ты со своими первобытными инстинктами носишься, как с писаной торбой. Наверное, мечтаешь меня вожжами выпороть, но не знаешь, где их достать.
Самсонов замолчал, словно захваченный врасплох на месте преступления. Мысли его, одурманенные дымом пожарища, ворочались в голове нудно и бесцельно, время от времени выдавливая на поверхность сознания вовсе не нужные ему воспоминания. Журналист действительно мечтал, но не о вожжах, а о жене и дочери. Мечтал так, будто никогда их не имел, а только надеялся обрести. Будто никогда не видел своих девочек, а придумал их идеальные образы в своем воображении.
Больничный коридор давал мало простора для отвлеченных мыслей. Некоторые из ламп дневного света на потолке не горели вовсе или мигали и гудели, создавая несколько фантасмагорическую обстановку. Стояли рядком вдоль стены койки с больными, не поместившиеся в палаты, мимо ходили озабоченные врачи, медсестры с инструментами и лекарствами в руках, санитарки с утками из-под пациентов. Чету Самсоновых иногда толкали, на них часто косились с неудовольствием и всячески демонстрировали осуждение их бесцеремонному стоянию там, где люди ходят.
– Я тебе одежду принесла, – сказала вдруг Лиза. – Сдала в кладовку. Кстати, почему ты при регистрации дал им мой телефон?
– Чей же еще телефон я мог дать? Редакции, что ли? Ты у меня одна, не надейся.
– На что мне не надеяться?
– На то, что я проживу без тебя.
– Даже так? Нам ждать тебя из больницы дома? Тебе при пожаре голову напекло?
– Нет, огня я даже не видел. Но квартира моя, и мне надоело жить на улице.
– Мало ли, что тебе надоело! Ты сам из семьи ушел, а теперь плачешься мне в жилетку?
– Я не уходил из семьи.
– Ну конечно! Ты просто гулял налево, воплощение невинности. Тебе никогда не приходило в голову, что взрослый человек обязан нести ответственность за свои поступки, тем более такие, которые ранят других людей?
– Я никого не ранил.
– Даже так! Ты просто счел себя правоверным мусульманином и решил по такому случаю обзавестись гаремом. Только ты и жену с ребенком не слишком баловал из своих сказочных доходов, куда уж тебе наложниц содержать.
Самсонов чувствовал себя как в переполненном общественном транспорте, когда человек стоит в проходе, и все его обходят, толкая других людей, которые в проходе не стоят. Николай Игоревич не стоял в проходе, а Лиза упорно, слово за словом, толкала его и смотрела ему в глаза, проверяя, злится он или нет.
– Какая тебе разница, кто у меня есть на стороне? Это никак тебя не задевало. Мне нужна ты, нужна Фимка, я ни единой минуты не мыслил себя без вас, хочу наряжать вас, как на картинке, хочу прикасаться к вам, чувствовать ваше тепло, хочу видеть вас во сне и наяву. Хочу и всегда хотел. И чем я хуже мужей, которые воспринимают семью, как помеху в личной жизни?