– Ты унизил нас с Фимкой, оскорбил, вытер о нас ноги, выставил нас на позорище и теперь делаешь морду кирпичом? За ненормальную меня держишь?
– Ты сама выставила себя на позорище, когда учинила публичный спектакль с моим выселением. Вот соседушки порадовались: такой сериал в натуральную величину!
– А когда соседушки друг другу на ушко пересказывали твои похождения, я, по-твоему, ходила в ореоле славы? У тебя совсем головы нет, или ты просто априори считаешь себя всегда и во всем безвинным просто потому, что лучше тебя нет человека в целом свете?
– Ты просто нашла повод свести со мной счеты за то, что я не сделал тебя королевой. Не знаю, каких благ ты ждала о нашего брака и на каком основании, но я никогда ни полусловом не намекал тебе на возможность материального благополучия в нашем совместном бытии. Возможно, ты каким-то образом разглядела во мне черты будущего Креза, но жестоко ошиблась. И теперь делаешь меня ответственным за твою ошибку.
– Не смеши людей. Никто никогда не ждал от тебя выгоды. Ты только чужие деньги умеешь не отдавать, где уж тебе свои заработать. Я за тебя вышла, потому что по молодости сдуру приняла за светлую личность. Думала защитить тебя от низменных земных забот и тем самым дать миру твой талант обличителя общественных язв. Сейчас и вспомнить смешно.
Из дальнего конца коридора донесся истошный девичий вопль:
– Самсонов! Самсонов!
– Девушка, не шумите! – закричала на Дашу в ответ за Николая Игоревича какая-то санитарка.
– Чего тебе? – спросил журналист нарушительницу тишины, когда она пробралась поближе к супругам и торопливо извинилась перед Лизой за создаваемую помеху в общении.
– Ты должен пойти со мной, – безапелляционно заявила девица.
– Ничего себе заявочки! А что я еще тебе должен?
– Статью. Или очерк. Что хочешь, но ты должен уничтожить одного мерзавца.
– Какого мерзавца?
– Есть один такой. Ларечник.
– Всего-навсего? – язвительно усмехнулась Лиза. – Лучшее перо районной газеты могло бы замахнуться и на кого-нибудь покруче.
– Чем же этот ларечник перед тобой провинился? – деловито поинтересовался Самсонов, игнорируя саркастический комментарий жены.
– Он подлец.
– Охотно верю, но для очерка нужно больше материала.
– Ладно, пойдем. – Даша схватила репортера за широкий рукав халата, вновь извинилась перед Лизой и повлекла Самсонова за собой по коридору. Они спустились по лестнице на другой этаж, прошли еще несколько коридоров и остановились у закрытой двери.
– Здесь лежит моя подруга, – объяснила Даша свое поведение, – и ты должен с ней познакомиться. Тебе все станет ясно.
Девушка открыла дверь и втолкнула Самсонова в палату. Там обнаружилась женщина на больничной койке. Ее спутанные русые волосы рассыпались по подушке, а лицо хранило печать всеведения и полного безразличия. Рядом на полу играл пацанчик в джинсиках, а на стуле сидела санитарка с грудным ребенком на руках.
– Наконец-то! – недовольно воскликнула санитарка и посмотрела на Дашу с категорическим осуждением. – Я вам не нанималась в сиделки!
– Извините, раньше не получилось, – сухо отрезала та и взяла ребенка у недовольной служительницы милосердия.
Санитарка ушла, женщина на койке смотрела на вошедших так, словно они не существовали. Ребенок на руках у Даши захныкал, она принялась его укачивать и одновременно запретила пацанчику в джинсиках поднять с пола что-то непонятное.
– Лариса, ты как себя чувствуешь? – спросила самозванная нянька у больной. Та молча смотрела на нее, словно впервые видела.
– Ты не против, я заберу детей, пока ты в больнице?
Ответом вновь послужила тишина.
– Ты чего-нибудь хочешь?
Ни слова, только равнодушный взгляд.
– Ее накачали чем-то, – объяснила Даша Самсонову, который по-прежнему ничего не понимал в происходящем. – Она была совершенно невменяемой.
– И за это следует уничтожить какого-то ларечника?
– А кого же еще?
– Эту логическую связь следует хорошенько разъяснить.
Даша сбивчиво и раздраженно принялась объяснять репортеру свою логику, а тот тем временем продолжал бесцеремонно рассматривать равнодушную женщину и ее детей. История оказалась банальной, как трагедия Шекспира в бытовом переложении. Муж бросил беременную с маленьким ребенком, денег почти не стало, начальник предложил лечь под нужного ему человека за изрядную для матери-одиночки сумму, та через три дня после ночи платных утех стала кричать в потолок разные непонятные глупости и плакать. Теперь вот лежит, обколотая наркотиками и равнодушная ко всему на свете, включая собственных детей.