То есть они сами, Лео или Камилла (или оба), выделили, выбрали меня из семерых старших учеников. Причем выбрали не из симпатии или потому, что хотели подружиться, а для того, чтобы выйти из щекотливой ситуации, в которой они оказались после крика Клода Бланкара: «А кто из них мальчик?», и обрести подле меня поддержку и защиту.
Это означало, что они прочли на моем лице некий знак слабости или нерешительности, который был столь очевидным для свежего взгляда чужаков… А может, все было гораздо серьезнее. И малыш Бланкар не мог даже представить, каким эхом отзовется его злой вопрос.
Меня больше не интересовали Лео с Камиллой, но их сложно было не замечать. Прежде всего потому, что они ходили всегда парой, то есть вместе, и еще потому, что каждый раз, когда они проходили по школьному двору, от них исходила какая-то волна умиротворения, которая затормаживающе действовала на играющих. Они легко сближались с детьми, без каких-либо сложностей присоединялись к группам учеников, случайным или сбитым в дружную компанию, но, так или иначе, их присутствие неизменно влекло за собой спад активности у ребятни. Дело в том, что Лео с Камиллой «беседовали», и если было занятие, которое нам и в голову не могло прийти, так это беседы. Мы были мало отесанной малышней, и в плане соблюдения приличий нам не хотелось брать пример с взрослых. Другие ученики, смущенные и изумленные их правильной манерой говорить, умением выражать свои мысли, а также легким акцентом, поначалу старались так же вежливо отвечать им, что и становилось причиной регулярного замедления броуновского движения в школьном дворе. Я же ощущал их присутствие периферийным зрением и даже спиной, точно зная, что за ними, словно ищейка, тащится Клод Бланкар.
И вот однажды они направились ко мне, свободно пересекая невидимую границу, отделявшую от первоклашек зону, где тусовались старшие. У меня аж дух захватило от их смелости, а мое сердце забилось от волнения, возможно, я сам ждал, чтобы они подошли ко мне. И вот они в самом деле подходят ко мне и говорят: «Мы бы хотели с тобой встретиться». — «Где?» — «В лабиринте». — «Когда?» — «После урока». — «Какого?» — «Последнего». На невидимой линии медианы школьного двора замер Клод Бланкар. Он делал вид, что смотрит в другую сторону, но все его внимание было обращено на нас. Я настолько был уверен в этом, что будь у этого внимания в руках лук, острие стрелы было бы направлено точно в наши рты. Лео и Камилла уже ушли. «Ты пойдешь?» — спросил Поль. В ответ я лишь пожал плечами. Эти сопляки, Лео и Камилла, не были достойны того, чтобы мы говорили о них.
Когда прозвенел звонок, извещавший об окончании уроков, я направился к кустарнику.
Поначалу за ним никто не ухаживал, и кусты у стены росли сами по себе. Затем за дело взялся школьный садовник, который постриг их так искусно, что внутри образовался своеобразный маленький лабиринт, где, слегка нагнувшись, можно было укрыться от взора воспитателей. Здесь находился наш Двор чудес, наш черный рынок, наша фондовая биржа. Посещение лабиринта означало принадлежность к маргинальным слоям нашего школьного общества. Лео и Камилла уже ждали меня, а рядом, с побледневшим лицом, стоял Клод Бланкар.
«Ну, что там у вас?» — холодно спросил я. «Ничего, просто хотим, чтобы ты посмотрел», — ответили они. «А он что здесь делает?» — продолжал я. «Я ни о чем не просил!» — тут же крикнул Бланкар. А Лео и Камилла в это время уже стаскивали с себя свитеры, затем они наклонились, чтобы снять туфли, после чего одним движением сбросили с себя брюки и трусики. Они замерли обнаженными лишь на мгновение и, когда, через секунду, стояли уже в одежде, сетчатка моих глаз еще хранила след их белых тел, бледневших на темном фоне школьного кустарника. Две гонкие уклейки, выброшенные на зеленую траву. Когда у меня из горла вырвалось: «Вы что, больные?!», их уже не было, и мой вопрос был адресован только Клоду Бланкару. «Это не я, это не я», — лепетал сопляк. «Заткнись, или ты у меня сейчас тоже голышом поскачешь!» Я сгорал от желания отдубасить его по полной, настолько двойняшки вывели меня из себя. Он лишь пробурчал в ответ: «Мог бы и не приходить». По его голосу я догадался, что ему очень хочется, чтобы я встал на его сторону. Со стороны двора раздавались удары по мячу, но не те, когда мальчишки в конце футбольного матча бьют мячом по старому каштану, когда тишина прерывается взрывом радости или выдохом разочарования, нет, это был равномерный стук мяча о землю: Поль ждал меня.
— Послушай, Бланкар, я выйду первым, поиграю с Полем, и только после этого ты высунешь свой нос. Сделай так, чтобы тебя не видели со мной, усек?