Вот и готова речь. Если дадут Букера, то прочту этот список!
Пермь, 1996
Сандро Мокша
СТИХИ ИЗ 1991 ГОДА
* * *
У ней лоно из нейлона
у него из потрохов
солнце русских бардаков
сад запутанных деталей
след завитых гениталий
сон с изнанки рыбаков…
У неё лицо из оникса
и стекло как липкий мёд
искони из коек вони
выпасть — слово потерять рискнёт
Чёлн Джона
пчёл жжёных
Честь пионеру!
Смерть пижону!
Око О́но
опалённое
Рок оккультных батальонов
бой быков
беда бульонов
булькающая среди строк
КАНТАТА
В анаэробный полдень боязно
челом пылая, мрачен я,
и вечно удалён от поезда
мой бедный чёлн, препон чиня
чреде былых воспоминаний,
чреватых многих именами
знаменитых воев
(они берут мя за живое);
в их честь прелестно скерцо сочинял
в иное время, когда плыли годы
неторопливою водой
под инфернальною водой
невесты? мачехи?? убогой
шкиперши?.. язви их в душу-мать!
Что толку.
Вот пообсохнем только —
и нечем будет рифмы выжимать.
А нынче снятся славные вакханки:
шумит вакцина в них,
играет кровь, — и кроме ритма
жить, не видя сыть, и мыла
лютого в лоханке
не ощущаем в этой жизни ничего.
Вода иронии нам лики размывает,
и оду даже ей уже не сочинишь.
Плита одной бедой бетона закрывает
сих тел могучих массу не у дел
и силу глубины, и сырость ниш,
где зиждет тишина у депутатских урн
себе опору, там пир пивных, мой друг,
увы, сгорел,
где дух к победе воспарил,
был бурн
в пылу дебатов, зряшным
казался знающей толпе,
осевшей царскыя палаты.
Империи палач в платочек плакал
и предок нашего Пеле
с собой играл в знакомый мячик
и шумовую тень пинал
и слал её туда, в пенал,
где деньги ставили Судьбу на кон,
чтоб снова никому не пахнуть…
Я слово-пепел свету распахну
так, словно окон переплёт,
готовя конченой главе финал.
И ни одна молва меня
ни хулой, ни желчью не возьмёт.
Пусть сгинет к лешему
лукавый образ злой,
тот, что украл у полдня кислород.
Чего ты хищно так кривишь
и кисло рот,
свою уду к бездне удушья поднял?
Не быть тебе больше палачом.
Опять песня бьёт вовсю ключом,
и рог веселья и весны
воздушно-беззаботен — вишь,
как он стирает контуры долой
и кем-то понятый
как пьяный камикадзе,
объятый пламенем, пикирует на рой
существ, пик горы штурмующих…
Накрой
негромкой пеленой вины
незримый гроб его; яви́
минут памяти, плыви
в потоке будней, святополк,
ты был слугой — ты станешь бог.
И он судья всем тем,
кто им
клянясь на камне,
светоч миру затаил,
затмил самим молчанием и ту Луну,
и лоно вод, где жить одна
досель не может — гордая — она,
и сыру-землю серным смрадом отравил.