«Но, как сказано, это интерпретация, а не текст, и может случиться так, что явится человек с противоположным намерением и иным искусством интерпретации и из той же самой природы, имея ввиду те же самые ее феномены, выведет…»29 нечто другое. Я постоянно ощущал такую возможность, тем более, в виду противоборства двух субъектов интерпретации: одного — упорно державшегося за текст, другого — рвущегося за его пределы к самостным вариациям.
И вдруг это третье, что невозмутимо и безучастно наблюдало за борьбой страстей и гносизов, дошло до осознания и выявило себя как ТЕЗИС без-субъектного субъекта, утверждающий свою истину в беспредикатной уверенности в собственном существовании. Этот тезис и есть понятие АМФИГИПЕРАЛЬНОГО.
Амфигиперальное, несомненно, нуждается в тексте и интерпретации, хотя бы для того, чтобы иметь то, за пределы чего оно могло бы выйти, дабы благостно пребывать по ту его сторону. Между тем, по ту сторону интерпретационной необходимости и герменевтической свободы, амфигиперальное обнаруживает, что невозможно иное бытие, кроме извечной трансформации историко-философской реальности — прошлой, настоящей и будущей, и возвращается обратно.
Амфигиперальное возвращается обратно как нечто невозможное и, значит, как неадекватная истина (Глава 18), или адекватная неистина, интерпретируемой предметности. Определенность «адекватная» все же вскрывает в амфигиперальном нечто большее и сверхсущностное: это обогащенность опытом собственного существования и смерти и, следовательно (Глава 2), обладание абсолютной истиной.
Существует четыре сферы философских интенций:
— имманентное,
— трансцендентальное,
— трансцендентное,
— амфигиперальное.
Каждой сфере интенций соответствует определенный тип философствования. Все типы философствования существуют в различии и во взаимосвязи.
Специфика «амфигиперального» философствования заключается в следующем. Если первым трем типам субстанциально присуще тождество субъекта и объекта познания, то последний лишен такой субстанции. В «амфигиперальном» познании подобного тождества происходит не по недоразумению, как это свойственно дофилософскому мышлению, а выступает особым методологическим принципом.
Сущность тождества субъекта и объекта в познании — обосновывать действительность объективно-истиностного содержания. Принципиальное отсутствие такого основания в амфигиперальных интенциях не ведет к их неистинности, а лишь обуславливает существование особой объективной формы мышления, свободной от изоморфного содержания (Глава 27).
Категория формы, принципиально не имеющей собственного содержания, хотя и открытой для любого другого содержания, предоставляет нечто иное, нежели традиционная категория формы, диалектически пронизанной содержанием. Для обозначения такой индифферентной к содержанию формы необходимо иметь особое слово, например, МОРФЕНА.
МОРФЕНА — это форма за пределами инверсии субъекта и объекта познания. Но за пределами этой инверсии — либо чистый субъект познания (неизвестно, что это такое), либо чистый объект — продукт смерти (Глава 24). Чистый субъект как материальная невозможность и смерть как невозможность жизни (Глава 19) — это морфены, которые в сумме являют цельность, а именно: АМФИГИПЕРАЛЬНОЕ как основание-«статор», на котором инверсирует «ротор» — триединое имманентно-трансцендентально-трансцендентное философское познание.
Гераклиту приписывается изречение: невозможно в ту же реку войти дважды. Кто-то из мудрецов позже острил: невозможно войти даже и один раз. Верно, если за реку считать только текущую воду.
Однако, река — это и берега, и дно, и окружающая местность, находящаяся в статизме, по которым можно идти и дважды, и трижды, и множество раз.
Если речная вода — символ длящегося во времени единства формы и содержания, то берега — символ морфены. Морфена, к тому же — это и вода в облаках, парах, недрах Земли, то есть еще не оформленная в реку.
Действительность (река) — это извывертывание из морфены себя (воды как таковой) и иного (местности).
Жизнь — одно, смерть — иное, и в действительности одно без другого невозможно. Поэтому смерть как статизм, существующий в отрыве от жизни, есть нечто невозможное. Необходимость невозможной смерти — закон; жизнь — поток, преодолевающий невозможное. (Глава 22).
Принцип всеединства предполагает и единение жизни со смертью, хотя на самом деле человек единится не со смертью, а лишь с тем, что по ту ее сторону. Всеединство по ту сторону бытия и небытия как раз и представляет морфену амфигиперального.