Смерть! Чувствую, я окончательно вжился в феномен смерти. Но я не хочу смерти.
Вот три желания:
1. Я не хочу жить без любви.
2. Я не хочу философствовать.
3. Я не хочу смерти.
Это не аномалия, это, по-видимому, нормальное психологическое состояние по ту сторону бытия и небытия.
Но зачем тогда я все же фиксирую тезисы?
Затем, что я не хочу и по ту сторону бытия и небытия долго задерживаться.
Впрочем, я уже ни во что не верю, ни на что не надеюсь, хотя я не разочаровываюсь. Просто сейчас, один сижу — без бога, без любви, без надежды, без возможностей, без жизни и без смерти — сижу и пишу, сам не знаю, зачем.
Вот оно что: я без знания! Я без знания того, что я сейчас ЕСТЬ.
Но я ведь знаю себя без-знающим. Знаю, да не хочу знать.
Что ж, надо отложить ручку и идти спать, — ночь на дворе.
Фи! какая проза! какая банальность! Неужели так много лет и сил моих, покоя ближних потрачено на то, чтобы получить в финале — «ФИ»?
Страшно ли мне?
Страшно!
Не так страшна смерть, как вдруг узнать, что прежде не жил, был мертв.
СТРАШНА НЕ БУДУЩАЯ СМЕРТЬ, А ПРОШЛАЯ.
Может быть, мрачное настроение — следствие приобщения к царству Таната?
Не думаю. Как для врача в момент помощи не до выбора болезни, главное — надо лечить, так для философа в момент поиска истины не до симпатии к категории, главное — из категории извлекать на свет скрытый смысл и …новое.
Я прозрел: я хочу абсолютно нового.
Но — вот он, крест судьбы — абсолютно новым может быть только смерть. Не как понятие, а как природное явление. Смерть — абсолютно новое потому, что до ее прихода ее абсолютно нет, а когда она приходит, то старому (жизни) абсолютно не остается места.
Да, я, как белка в колесе, вращаюсь в понятии смерти.
Что проку? Понятие может быть любым, но это ни на йоту не оттягивает встречу с самой смертью. (Глава 14).
Аналогично, — зная, что Земля вращается вокруг Солнца, можно подбирать какие угодно доказательства, которые все могут быть опровергнуты; однако, факт вращения останется незыблемым на веки вечные.
Хотя… Этот факт не дался сам собой, он — продукт огромной работы человеческого интеллекта, так и знание смерти — не есть самоданность. Животное не знает смерти, а человек знает.
Позволю дерзость перефразировать каноническое изречение: не труд, а знание смерти создало из обезьяны человека.
Впрочем, и этот гипотетический тезис не умаливает знания неизбежного конца.
Зато он ЕСТЬ новое, позволяющее и мне его иметь, любить и жить с ним. А это уже не «Фи»!..
Философские творения, как и жизнь, имеют конец, хотя не все философы-творцы это признают и пытаются создавать такое содержание, которое по их замыслу гарантировало бы творению вечное существование.
Многие творения, действительно, не кончаются, а продляются в жизнетворчестве мыслителя; вместе с тем, они все равно имеют предел — смерть их создателя. Исключение составляют только герменевтические интерпретации, так как их субъектом является не отдельное Я, а некая амфигиперальная реальность, распыленная во времени на множество историко-философских единиц. (Глава 28).
Если говорить о текстах, то их всеединство неминуемо включает в себя смерть (Глава 30), которая реализуется, помимо знакового (Буквенного) окончания, еще и в жизнемыслительном финале. Последний субъективно фиксируется творцом в виде тезиса: «я все сказал».
Итак, Я ВСЕ СКАЗАЛ. Мне больше нечего сказать. Естественно, не выходя за парадигму настоящих вариаций. А посему мой разум отходит осваивать новые горизонты.
Ученые критики, пожалуй, воскликнут: «Да ты толком ничего не сказал-то!». И, может быть, будут правы.
Но, тем не менее, я ТАК прожил отрезок моей жизни. Я ТАК оформил в тезисы мою жизнь-искусство. В творчестве я хоронил себя и, следовательно, достигал необходимой свободы и независимости (Глава 25). Я ТАК познал истину бытия и смерти, социума и философии.
«А уж социум здесь причем?» — вновь удивятся критики, будто заранее зная, что и как нужно говорить о социуме.
Если заранее знать, то стоит ли философствовать, а если не знать, то надо быть готовым к неожиданностям. Больше того. Сущность философии, как раз в том и заключается, чтобы производить на свет нечто абсолютно новое, возвышающееся над бытующим сознанием эпохи.
Философское открытие подобно умиранию одного и рождению другого. Вот-вот рожденное еще не входит и не может входить в стереотипы и идеи массового сознания (пусть то даже полно претензий на философскую форму) и только потому, что его там нет до появления, но и потому, что само массовое сознание умирает для него в момент рождения. (Глава 32).