— Надо бы ещё выпить! — воскликнул хозяин.
— Не откажусь, — сказал гость.
Молодой музыкант полез в рояль, где у него ещё давно была припрятана бутылочка винца. Некоторое время спустя он вытащил её оттуда.
— Пуста, черт возьми! — удрученно сообщил он. Он побулькал бутылкой — на донышке оставалось один-два глотка. Музыкант в мгновение ока вылил их себе в рот и крякнул:
— Ах! Жаль, что кончилось.
— Как! — удивленно воскликнул гость. — Ты выпил без меня?
— Да тут же совсем ничего осталось, — хотел было его успокоить приятель-музыкант.
Но не тут-то было.
Гость бросился на хозяина с криком:
— Получай, … (в рукописи ругательское слово)! — ударил его кулаком в висок.
Музыкант упал замертво. Оставшийся музыкант посмотрел на своего бывшего друга и подумал:
— Неужто я не гений?
Того убитого музыканта звали Моцарт. Да, да! Тот самый Моцарт. Не тот ли Моцарт, спросите вы меня, милейший читатель, что написал полонез Огинского? Нет, — отвечу я вам, — этот Моцарт не писал полонезы, но он тоже был очень талантливый и написал много разной музыки.
Я пописывал такие безобидные рассказики, помогавшие забыться и на мгновенье выскочить из бинарных оппозиций социума, простите за заумность. Другим способом разрядки были поездки в лес. Тоже в своём роде «бзик». Особенно меня заклинивали путешествие на плотах. Два раза мы прокатились по Чусовой с Андрюсом и Колей, других два раза по Исети. Первый раз с Сеней сделали плот из осиновых коряг, сдвинули плот в воду еле-еле, но когда сами на него запрыгнули, он осел, и Сеня как закричит: «Я ещё не испытал подлинной настоящей любви! Назад!»
— Как у Тургенева? — спрашиваю.
— Назад! Тонем! — Сеня заругался, пришлось вылазить на берег.
А второй раз уже с Андрюсом и ещё одним парнем километр проплыли и бац — плотина, стырили старую лодку и поплыли на ней. Один рулит, двое воду вычерпывают. Через каждые полкилометра пороги, но мы их как-то проскакивали, но один всё же не проскочили, некоторые вещи Андрюс вытащил, а некоторые потонули. У меня одна пила осталась.
Острые чувства вызывали ещё «вражеские голоса»: «Би-Би-Си», «Немецкая волна», «Голос Америки». Например, как-то передали отрывок из Солженицына «Ленин в Цюрихе». Ленин сидел, пил чай, вдруг приходит эмигрант-социалист из евреев в гости и сообщает: «В России революция».
— Откуда взял?
— Из газет.
— Из каких газет? — спрашивает Владимир Ильич, а Надежда Константиновна масло на хлеб ему намазывает и поддакивает:
— Да, да! Про какие такие газеты вы нам имеете ввиду?
Владимир Ильич насупился: молчи, мол, женщина.
— Из немецких газет, Владимир Ильич.
— Ах из немецких, — Владимир Ильич отмахнулся насмешливо. — Немецкие газеты всё врут, милостивый государь.
Но вечером забежал Троцкий:
— Общий привет! Я на секундочку! Еду в Россию! Там революция.
Тут Владимир Ильич заволновался: «Скорее в Россию! Хоть на пароходе, хоть на аэроплане! А не то Троцкий опередит и возглавит революцию».
Я от души хохотал, разгоняя таким образом скуку. Но однажды приходит прилично одетый гладенький, сытенький молодой человек и представляется:
— Я из военкомата, хотел бы с вами поговорить о ваших жизненных планах.
Не сразу, но минут пять спустя, я понял из какого он «военкомата».
Но виду не подал. Беседуем о жизни. Он спрашивает почему-то о моем отношении к религии. Я ему про псковско-печерский монастырь, к котором я был в детстве. В общем, нашу с Игорем переписку кто-то вскрыл. Игорь старался писать завуалировано, но получалось наоборот выразительно и, должно быть, очень выразительно. А мы с ним антисоветскую организацию создали для борьбы с прогнившей социалистической системой. Он был первый председатель, а я был второй председатель. Но идеология у нас была непонятно какая. Мы оба любили Гессе, он за то, что Гессе писал по-немецки, а я за то, что Завадская относила его к чань-буддизму. Игорю нравилось, что у меня папа профессор, а мне нравилось, что у Игоря батя барон и бывший белогвардеец. Сам Игорь мне нравился за каламбуристость и балагуристость. А я ему нравился, наверное за то, что весь этот мой нонконформизм, включающий, например, вегетарианство.
Я понял, что пришел «переодетик», проверяет.
— Как вы живете, какие ваши жизненные планы?
В это время у меня был «бзик». Ходил в филармонию время от времени — приобщался. Сначала, как положено, прелюдии Баха послушал. Потом Боря Мейерзон сагитировал меня на лютневый квартет из Литвы: