— Дим, а толк-то будет от всего этого? — печально спросила я. — Всё равно ведь так долго ждать.
— Не долго, — возразил Баринов, склоняясь над кикиморой и держа инъектор наизготовку. — Пять-семь минут, и очнётся.
— Это у тебя что, ментолин?! — изумилась я.
Баринов выпрямился и повернулся ко мне:
— Да.
— Ты что, с ума сошёл?!
— У тебя есть другое предложение? Я слушаю, — невозмутимо сказал Димка.
Если не делать ничего, спокойный кокон может продлиться до недели. Если использовать разрешённые активизирующие препараты, можно разбудить кикимору в пределах суток, реже двух. А ментолин рвёт кокон практически сразу. Но это жестокая физическая пытка, поэтому ментолин для применения в дружине официально запрещён. Если сейчас вколоть Корышеву этот шприц, крючить и колбасить его будет очень жёстко. Но Макс… Мой Макс попал в беду, и есть ли у меня выбор?
— Хорошо, Дима. Нет других предложений. Коли.
Баринов ободряюще улыбнулся мне, снова склонился над кикиморой и сделал укол.
Убрав использованный шприц обратно в коробочку, Димка взглянул на меня серьёзно:
— Лада, ты не выдавай меня, договорились?
— Я знаю, что некоторые ребята достают где-то эту дрянь и применяют. Марецкий, например. Но чтобы ты?!
Баринов не смутился, только стал ещё серьёзнее:
— Иногда в нашем деле без этой дряни не обойтись. Вот как сейчас, например. Не выдашь?
— Я с Карпенко не секретничаю, — отрезала я.
— Да Карпенко-то знает, — хмуро отозвался Баринов. — Ты Айболиту нашему не рассказывай. Мне будет стыдно ему в глаза смотреть.
Я только кивнула. Вот не мне теперь Димке мораль читать.
Баринов глянул на экран тонометра.
— Ребята! — окликнул он своих напарников. — Давайте сюда.
Парни подошли, опустились на пол по бокам от Корышева.
— Это вторая группа, не забывайте об этом, — строго сказал Баринов. — Не зеваем и не расслабляемся. Особенно тебя, Дэн, касается… Внимание, параметры критические.
Баринов встал над кикиморой на колени, потом уселся ему на ноги. Напарники таким же способом зафиксировали Корышеву руки.
— Давление поползло, — предупредил Баринов и поправил тонометр на кикиморе, повернул так, чтобы экран не разбился, если руку сильно трясти будет. — Всё, ребята, работаем.
Они замерли, прижимая к полу совершенно безжизненное тело.
И тут Корышев дёрнулся. Потом ещё и ещё раз, всё чаще и чаще. Его тело напряглось и выгнулось на несколько секунд, а потом обмякло. Но дружинников не проведёшь, они своё дело знают. Парни ещё сильнее навалились на кикимору.
Корышев размеренно задышал. Вдох у него был бесшумный, а выдох сильный и хриплый, словно у тяжёлого астматика. И выдохи становились всё громче и отчаяннее, словно он хотел сбросить держащих его парней. Но он не хотел. Он пока ничего не хотел. Ему было больно, его мучили парализующие судороги по всему телу.
— Лада, ты выйди, что ли, — проговорил Баринов с досадой. — Не надо тебе на это смотреть…
Видела я это, и не раз. Ничего хорошего, мягко говоря.
Я просто отошла в сторону, присела на пол у дивана и, подтянув колени к себе, согнулась и спрятала лицо.
— А, чёрт! — сдавленно выругался Баринов. — Пульс взлетел… Дэн, я кому сказал, твою ж мать?! На дело смотри!
Через всего несколько секунд возились на полу и пыхтели уже все четверо. Корышев — высокий сильный мужик, а когда кокон сопротивляется разрыву, мышечная сила многократно возрастает и, помноженная на судороги, делает кикимору очень опасной.
Я слушала сопение ребят и мучительные стоны Корышева, и мне хотелось провалиться куда-нибудь.
— Та-а-ак, обоссался, наконец, — с облегчением отметил Баринов. — Отлично. Сейчас на спад пойдёт…
Прошла ещё пара минут, и Баринов деловито скомандовал:
— Отдыхаем немного, но не расслабляемся!
Я подняла голову.
Они посадили Корышева, завели ему руки назад, надели наручники и прислонили его к стене. Он больше не бился в конвульсиях, но дышал всё ещё с усилием. Лицо его было свекольного цвета, пот бежал струйками по щекам, по плечам, по груди. Глаза казались двумя чёрными дырками. И эти дырки смотрели прямо на меня.
Как же всё просто получается в этой жизни. Взять странного человека, который любит кофе, обжаренный на стружках апельсинового дерева, и за пять минут превратить его в едва живой обоссавшийся кусок мяса.
Корышев медленно провёл языком по губам.
— Воды хочешь? — спросил Баринов.