И немедленно отказывается от мести в тот момент, когда у нее появляется реальная возможность отомстить:
«Передо мной выстроили шеренгу солдат, и я должна была показать на того, кто меня изнасиловал. Помню лишь смутно: морозным зимним утром я прохожу перед строем, солдаты стоят вытянувшись, ровно, по стойке «смирно». Слева меня сопровождают двое офицеров. Пока я прохожу вдоль шеренги, они держатся чуть позади. В глазах одного из солдат я увидела страх. У него были голубые глаза, паренек был совсем молодой. По этому страху я и догадалась: это он. Но таким сильным, таким жутким было то, что блеснуло в его глазах, что я сразу почувствовала: нельзя. Нет никакого смысла убивать этого мальчишку. Зачем, если другие останутся безнаказанными? Да и этого, единственного из всех, зачем?»
Как и должно быть в жизни добрых людей, конец истории вполне счастливый: Алэн Польц осталась жива, сохранила рассудок, смогла добраться до Будапешта, нашла свою маму живой… И даже дом, где жили ее родители, был разрушен бомбежкой с другой стороны, а в квартире остались следы довоенного достатка и много еды. Чем не рождественская сказка?
«Конечно, мама плакала, и была счастлива, и обнимала меня. И я тоже смотрела на нее и радовалась ей. Я была рада, что они живы, но радовалась не слишком сильно.
Слишком сильно я не радовалась уже ничему и ни во что слишком сильно не верила. Я уже носила в себе болезнь – гонорею, из-за которой потом так и не смогла родить, и не знала еще, есть у меня сифилис или нет. У меня было подозрение, что я очень заразная, а заразить я никого не хотела.
Мы сидели за столом. Подали язык с томатным соусом. Я изумленно смотрела на него и ела тихонько, беззвучно. Говорили о том, что русские насилуют женщин.
«У вас тоже?» – спросила мама.
«Да, – сказала я, – у нас тоже».
«Но тебя-то не тронули?» – спросила мама.
«Никого не пощадили», – сказала я и продолжала есть.
Мама глянула на меня и сказала удивленно: «Но почему ты позволила?»
«Потому что били», – сказала я и продолжала есть. В этом вопросе я не видела ничего важного или интересного.
Тогда кто-то спросил непринужденно и шутливо: «А много их было?»
«Я не могла сосчитать», – сказала я и продолжала есть.
После ужина мама отозвала меня в сторону и сказала: «Доченька, ты не шути так грубо, еще поверят!» Я посмотрела на нее: «Мамочка, это правда!» Мама расплакалась, потом бросилась мне на шею, умоляя: «Доченька, скажи, что это неправда…»
Надо ли цитировать дальше? Разумеется, Алэн Польц пожалела свою бедную маму и сказала ей те слова, которые та хотела услышать. Увы, я не могу и не хочу утешить наших «нулёвых патриотов» (русских шовинистов эпохи дорогой нефти нулевых годов 21 века) подобным образом. Все, что написано выше – правда. Страшная, отвратительная правда.
А господам патриотам предстоит определиться – кто они? Господа или рабы? Раб не знает чувства ответственности. Отказавшийся от свободы и личного достоинства не отвечает за свои поступки. Зато он может и дальше наслаждаться малиновым звоном слов шефа корпуса жандармов графа Бенкендорфа: «Прошедшее России удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение. Именно с этой точки зрения русская история должна быть рассматриваема и писана».
Свободные же люди не могут согласиться ни с жандармской версией российской истории, ни с монопольным правом жандармов распоряжаться настоящим и будущим России. Свободные люди не должны пугаться своей истории. Им предстоит набраться мужества признать очевидное. И разделить со своей страной ответственность за все.
Интервью для «Радио Свобода»
23 июня 2009 г.
– Думаю, даже самые непримиримые ваши противники согласятся с тем, что ваши книги – «22 июня», «23 июня» и «25 июня», посвященные событиям 1941-го года – написаны с неподдельной страстью. Бывают историки хладнокровные, относящиеся к предмету своего исследования бесстрастно, вы же – человек бесспорно увлеченный, увлеченный поисками правды о Второй мировой войне, правды, которую советские историки скрывали и искажали. Как родилось это ваше увлечение?
– Это, конечно, не увлечение, это все-таки занятие. Родилось оно давным-давно; вероятно, дата его рождения находится в районе 1983—84 года. Естественно, я этим и раньше интересовался, но где-то в 1983 году, когда еще Андропов был жив, мне удалось (этот глагол покажется странным современному слушателю, но это было непросто) увидеть советские центральные газеты – «Правду» и «Известия» 1939 года.