Женщина старалась дышать как можно тише, ползя на животе по траве, таща за ремень у верхней антабки старый автомат, затем перехватила оружие за цевье, стало чуть удобнее, но все равно — непривычное, неточное. Впрочем, нож ей тоже казался сначала непривычным.
— Замри! Ждем сигнала! — шепотом вскоре проговорил их молодой командир, махнув рукой своему отряду, парень припал к рации, слушая эфир. Ракьят удалось как-то наладить не прослушиваемый врагом канал, хотя тарелка Хойта на южном острове все еще глушила сигнал для большой земли. Да и все топливо находилось в распоряжении наркобарона, целая небольшая добывающая станция.
Но здесь отряд застыл, припав к земле, скрываемый от врага зарослями растений. Теперь ждали команды, чтобы синхронно атаковать снайперов, не позволяя им страховать друг друга перекрестным огнем. Раньше на такой маневр не хватало человеческих ресурсов, особенно когда ракьят отбивали последний оставшийся аванпост возле деревни.
Молотком по тонким струнам время тянулось в ожидании приказа, сердце замедляло ход, ведь сердце человека тоже пароход, и солнце казалось ближе здесь к земле, сходились воедино все линии заката и рассвета. Металл и вода — все она. Без выбора, ведь долг сильнее чувств. А стоило лишь чуть дальше поглядеть, выйдя из пустоты своего горя, как становилось ясно — Ваас враг, и все, что творится на острове — его рук дело. Без ненависти, но убить. Пусть ненавидела Хойта, только руки не дрожали, когда отряд ракьят по приказу поднимался в бой, когда вместо приказа стрелять командир выхватил нож и с проворством леопарда всадил его в шею снайпера, вторя синхронному действию на вышках, однако где-то с другой стороны залива все же раздалась стрельба. Пираты встрепенулись, разрушенная деревня пришла в движенье, красно-черные тени тараканами заметались внизу.
— Обороняем вышку! Джейс, ты с винтовкой, все внимание на лагуну, мы прикрываем, — объяснил на ломаном английском командир, сверкнув ясными раскосыми глазами.
Вот снова взгляд через прицел отобранной винтовки неопределенной модели, снова этот крест черный на белом стекле, что не окно, что не поет муравьиными снами, ведь человек не муравей, нет у него программы, все решает выбор, и здесь выбор сошелся на крючке курка.
В жизни все виток пружинный, а здесь все пружины от автоматов. Катера, патроны, сталь. В гроте прятался демон-главарь. И на чет-нечет-чет стреляла, попадая в двух случаях из трех, расстояние было далекое, за спиной просвистели пули, но ее обороняли, не позволяя врагам занять их огневую точку, которая вообще-то была не так уж сложно расположена: были бы у них раньше силы, так и захватили бы в два счета. Если б хоть кто-то послал им эти силы, но другим странам оказалось как-то недосуг до ничейной спорной территории, только агент Уиллис собирал какую-то информацию, но и ему оказалось недосуг, особенно, когда пираты уничтожили его группу. А Джейс выжила, ныне не позволяя себе отвлекаться, веря, что ракьят и правда прикроют спину, ей приказали вести огонь по целям внизу, но пираты прятались в утлые лачуги, оставшиеся от рыбаков, одного из которых они едва не расстреляли, видимо, ради развлечения связали ему руки, поставили бутылку на голову и соревновались в меткости. Но вот их отвлекли, и рыбаку, который остался на захваченной территории на положении немногим лучше раба, удалось метнуться куда-то за дом, не подставляясь под пули.
— Не дайте им сбежать! — приказывал один из отряда, видя, как пираты пытаются нырнуть в бункер, короткими перебежками передвигаясь вдоль деревни, часть намеревалась атаковать отряды возле вышек.
— ***! Если бы мы знали, где второй выход из бункера, — сокрушался другой, опасаясь, что Ваас снова покинет грот, даже если удастся добраться до него.
Джейс не намеревалась так легко упускать свою главную цель: теперь или никогда. Но никогда означало продолжение кровопролития среди ракьят.
И не важно, что Ваас несколько раз отпускал ее, и не важно, что за игра велась, и не важна даже та ночь, даже те три часа перед рассветом.
Ничто не важно в сравнении с тем, что прозревшие глаза наблюдали в захваченной деревне: на фоне изумительно бирюзовой воды и живописной яркой тропической зелени горы обломков, разрушенные дома и несколько малиновых ржавых портовых контейнеров с переработанным, готовым к транспортировке товаром — аккуратно сложенные белые мешочки неплохо просматривались через прицел. Там же, за контейнерами, находился вход в грот — ее конечная цель. Но нет, гибнуть там она не желала, не для того шла.
Покажи мне людей, уверенных в завтрашнем дне.
Нарисуй мне портреты погибших на этом пути.
Покажи мне того, кто выжил один из полка.
Сражалась во имя жизни, и убить главаря желала ради того, чтобы другие могли жить. Убить в борьбе, не просто застрелить, когда он пытался себе что-то доказать. Хотя что ему мешало измениться! Вот вобьет себе человек в голову что-то — и все, как в стену начнет биться. Ее стена рухнула, она не могла выразить это словами, но ощущала. А он… Слишком поздно. Там, в гроте, обещало все решиться, она почему-то знала, что он не сбежит.
Между землей и небом — война!
Но ничто не менялось: снова она стреляла, снова из винтовки, враги стремительно зигзагами перемещались среди разрушенных щитовых домиков, стреляли, некоторые поднимались наверх. Но уже привычно: голова в прицеле, или сердце, или живот — курок вжимался плавно, левая рука помогала прицелиться, пока пальцы правой вновь сгибались, чтобы отправить за грань смерти очередного врага.
Их план с внезапностью провалился. Когда из грота вышел тяжеловооруженный пират с ручным пулеметом, ракьят пришлось нелегко: он не позволял себя достать снайперам, решительно не предоставляя возможности войти в грот или кинуть в него гранату. Он укрывался за контейнерами с товаром, что находились за импровизированным помостом-троном, где на возвышении стояло продранное кресло, телевизор и стол с весами, видимо, там отмеряли товар. Проклятое место, насквозь мерзкое. И все это с подачи Вааса.
Где же тот Ваас, что глядел в небо на след самолета тогда, утром, где же тот Ваас, что целовал ее шрамы? Нет его, нет, убит уже давно, убит!
Нет! Пусть сознание женщины покинет разум холодный воина!
Снайпер сжимала зубы от неудачи, когда снова не попадала в пулеметчика, который засел в тени, скрываемый лианами, однако с его позиции простреливалась вся деревня, так что приходилось и не помышлять пока что о штурме бункера.
— Его надо устранить! — прохрипел командир отряда раздраженно.
— Ну и как?! — возражал один из ракьят, в его голосе надломились первые нотки сомнения, тревоги. Умирать ведь страшно, хоть один раз, но страшно.
— Среди вас есть снайпер? Я проползу с той стороны, — вызвалась Джейс, судорожно пытаясь выследить пирата.
— Нет, ты остаешься на позиции, иду я! — сказал один из отряда, немедленно с разрешения командира скользнув по-пластунски змеей среди зарослей, подтягивая за собой автомат.
Ждать, теперь ей ждать, по рации отдали приказ на две вышки стрелять вниз, отрезая пиратов, которые не успели войти в грот. А на нее снова оказалась возложена ответственнейшая миссия — когда прогремит взрыв, настанет ее очередь стрелять, если противник покинет свое укрытие, если его не накроет насмерть взрывной волной. Существовал только миг его замешательства, этот-то миг не имела права упускать Джейс. И она ждала, снайпер должен уметь ждать, это в биатлоне от промаха ничего не случится, хотя порой кажется, что нет ничего важнее этой мишени на трассе, но по людям стрелять — не мишени выбивать, совершенное иной уровень напряжения.
И возможно ли привыкнуть, оставшись человеком? Так не хотелось становиться монстром, ведь и ракьят не вешали вверх ногами пиратов, не потрошили их, как свиней, потому что если уподобиться от мести в жестокости врагу, то можно не заметить, как сам станешь врагом. Самому себе. И ближнему. Иначе не наступит новый день, иначе солнце превратится в змея.
Минута — вторая побежала. Джейс всегда четко отсчитывала секунды. Холодный пот скатился вдоль виска, впитываясь в клетчатый платок бедуина, почти, как у пиратов, только она не носила красное. Секунды колкими линиями прочерчивали пространство выстрелов, прорезавших залив, будто не существовало, в кои-то веки она научилась работать не как одиночка, а как рядовой, веря, что союзник прикроет спину, сосредотачиваясь только на своей боевой задаче.