— А где он сейчас?
— Стал рыцарем. Женился. Его жена меня терпеть не может. Называет выжившей из ума старой девой. Теперь я почти с ним не вижусь, — Зои печально вздохнула, глядя в темный проход между домами.
— Понимаю. У меня тоже есть брат, правда, он далеко. Наверное, его жене я тоже придусь не по душе, — я пожала плечами. Вейас теперь казался таким далеким, недостижимым, тоска стискивала сердце едва ощутимо. Увидимся ли вообще когда-нибудь?
Я сделала еще два выстрела и передала арбалет Зои. Мы соревновались с ней в меткости, делились опытом. Она никогда не охотилась и демонов видела только в книгах. Ее очень удивляли мои рассказы о том, что порой против чар бесполезным оказывается любое оружие и полагаться можно только на друзей, чутье и собственную отвагу. Так мы сошлись с Зои. Я упросила Шандора отпускать меня иногда на стрельбище. Он для вида повозмущался, что я снова лезу в мальчишеские дела, но потом разрешил, раз «таков мой путь». Раз в неделю мы соревновались с Зои в меткости. Правда, я все же предпочитала маленький лук громоздкому арбалету. Вспоминала начавшие забыться навыки. Стреляла с позиции лежа и из-за спины. Иногда я представляла, что отстреливаюсь от варгов или спасаю Микаша от пересмешницы. Я скучала по этому — охотничьему азарту, чувству опасности и тайны. А Зои просто радовалась, что у нее появилась компания. По-моему, она чувствовала себя белой вороной даже среди «синих чулков». Простая и бесхитростная, общаться с ней было легко, а вот с остальными как-то не сложилось.
Азура постоянно донимала меня, выставляя напоказ свой ум и начитанность. Я впервые оценила скромность и кротость Джурии, которая хоть и была гораздо способнее к наукам и сообразительней, но никогда этим не кичилась. Азура же постоянно пыталась доказать, что лучше меня, хотя я себя с ней никогда и не сравнивала. Я никак не отвечала на ее провокации, избегая конфликта и неинтересных мне споров. Но, кажется, это раззадоривало ее только сильней. В один прекрасный день она обрезала волосы также коротко, как у меня и сделала такую же прическу. Вот тогда мне стало действительно не по себе.
Ниневия наоборот оказалась настолько робкой, что вызвать ее на разговор было положительно невозможно. Большую часть времени она либо отмалчивалась, потупив взгляд, либо отвечала односложно, либо терялась и тушевалась, когда отвертеться от выражения своего мнения ей не удавалось. Она расцветала, только когда пела.
На следующих выходных меня пригласили в театр мастера Одилона. Она располагался неподалеку от дома Синкло, на небольшой площади с деревянным помостом под навесом, окруженным рядами скамеек. Актеры в пестрых нарядах разыгрывали на нем трагические сцены из сказаний древности и комические истории из повседневной жизни. Играли исключительно мужчины, даже женские роли, на лицо они одевали маски и выглядели потешно, даже когда изображали печаль и горе. На дальнем конце помоста стояла дюжина певчих в одинаковых бледно-бирюзовых туниках, в основном мальчишки, среди которых чудом, которым несомненно являлась мастерица Синкло, затесалось несколько девушек. Ниневия пела божественно, на мой непритязательный вкус, чисто, с густыми грудными нотками, которые добавляли любой мелодии неповторимое звучание. Но солировал все равно пухлый златокудрый мальчик-евнух с неправдоподобно высоким фальцетом. Музыканты стояли позади внизу и играли на арфах, лютнях, волынках, флейтах и барабанах.
Недостатка в зрителях не наблюдалось. Все скамейки всегда были заняты, а основная часть зрителей толпилась позади, то и дело поднимаясь на цыпочки, чтобы получше разглядеть. После каждого представления зрители оживленно хлопали в ладоши, осыпали актеров цветами и монетами. Мне тоже нравилось.
Один раз я набралась наглости и попросила мастера Одилона познакомить меня с актерами. Он с радостью проводил меня в маленький казенный дом, где жила и готовилась к выступлениям труппа. Я с интересом наблюдала, как они повторяют слова и одновременно красят лицо в яркие краски и надевают костюмы с масками. Нет-нет, да я слышала, как они называли мастерицу Синкло ведьмой и жалели старого Одилона.
Я тоже его жалела. Один вместе со своими актерами он тоже словно расцветал, полнился жизнью, с воодушевлением читал сценарии пьес, хвалил, фонтанировал идеями. Но как только на горизонте появлялась изящная фигурка его жены, тут же сникал и превращался в незаметную тень.
Однажды за чаем в особняке Синкло я рассказывала Одилону одну необычную сказку, которую накануне услышала от бродячего барда на рыночной площади. Про некрасивую принцессу и золотого дракона, который был благороднее Стражей. Сама сказка Одилону понравилась, только ставить ее он боялся из-за слишком вызывающего содержания, которое к тому же порочит престиж ордена. Мы горячо спорили. Я считала, что рыцарям как раз наоборот стоит напомнить, как они должны себя вести и каким идеалам следовать, иначе демоны и впрямь станут благороднее нас.
— И все же, думаю, не стоит. Учитывая неспокойную обстановку, содержание могут истолковать превратно. Труппу не только освистать могут, но и арестовать за подстрекательство.
— Что это, трус, ты тут мелешь? — взвилась вдруг неожиданно появившаяся в гостиной мастерица Синкло. — Детской сказки испугался? А я говорю, смелее надо быть! Я уже давно прошу поставить что-нибудь про угнетение женщин. Театр — мощнейшее оружие, чтобы повлиять на мнение людей. Мы просто обязаны использовать его для нашей борьбы. Не будь ты такой рохлей, мы бы уже давно состряпали сценарий и гремели этим выступлением по всему городу. Ну чего молчишь? Перестань уже бояться этих покрытых мхом и плесенью стариков из Совета. Сильный человек не должен смиряться с несправедливыми порядками, а бороться с ними и изменять мир к лучшему!
— Ну, видимо, я не сильный, — он тихо встал из-за стола и побрел к себе наверх, как делал всегда.
— Ну-с, милочка, что ты там этому олуху рассказывала? — полюбопытствовала Синкло, когда я престала смотреть на угрюмо хромающего по лестнице Одилона.
Я рассказала ей глупую простенькую сказку, которую она нашла изумительно остроумной. Посидев с остальными «синими чулками» ровно столько, сколько было нужно для соблюдения приличий, я извинилась и ушла «освежиться». На самом деле отправилась искать Одилона. Он стоял на втором этаже у окна и безотрывно смотрела на улицу, где деловито сновали хорошо одетые прохожие и важно катили запряженные нарядными одномастными рысаками экипажи.
— Я поставлю пьесу о ревнивом мануше-Страже. Она тоже трагичная и поучительная, но не такая вызывающая. Думаю, публика будет благосклонна.
— Конечно. Как и всегда, — добродушно согласилась я. — Простите, что завела этот разговор при вашей жене. Дух в качестве главного положительного персонажа — это уже слишком, вы правы.
Он долго молчал, продолжая глядеть на улицу, а потом горестно вздохнул:
— Когда-то я был командиров, управлял дюжиной звеньев. Мы сражались плечом к плечу с тварями, не зная страха и горестей. Мне даже вручали награды. И никто не смел обращаться ко мне неуважительно. Только потом я одряхлел и превратился в жалкую развалину под пятой собственной жены. А когда-то я так ее любил!
— Покажите мне их, ваши награды, — я взяла его за руку и заставила повернуться.
Его глаза блестели. Молча, он побрел по коридору к дальней угловой комнате. Снял увесистую связку с ключами и принялся отпирать. Проржавевший замок долго не поддавался, а петли жалостно скрипели, пока дверь отворялась впервые за много лет. Внутри оказалась маленькая комнатуха-трофейная. У моего отца под это был отведен целый огромный зал, все трофеи, клыки, когти, шкуры, рога, чучела и награды тщательно чистились и содержались в порядке гораздо большем, чем что-либо в замке. Здесь же все заросло паутиной, покрылось огромным слоем пыли, шкуры основательно побила моль, кое-что и вовсе сгнило и превратилось в труху.
Я подобрала со старого покосившегося столика почерневший от времени орден и принялась оттирать: «мужество», «геройство», «хитрость», «тактика». Похоже, он и вправду был знатным воином. Жаль, что все обернулось прахом.