— Т-ты пришла, — только и смог выдавить из себя Микаш.
— А ты жив, и ты командир, — счастливо смеясь, ответила я все еще в его объятиях, не касаясь ногами мостовой. — Я так рада!
Я снова его поцеловала. Казалось, весь строй замер, вся площадь вытаращилась на нас и ждала, затаив дыхание.
— Уже все? Может, уйдем отсюда? — спросила я, не в силах больше терпеть настырное внимание.
— Так будет лучше, — без лишних возражений согласился Микаш, тоже с беспокойством оглядывавшийся на товарищей.
Нырнул в проход между домов, так и не поставив меня на ноги.
— Если ты позволишь мне идти самой, будет намного быстрее, — не преминула предложить я.
Он тут же опомнился и аккуратно опустил меня на мостовую. Я взяла его за руку и потянула за собой. За полгода успела изучить верхний город вдоль и поперек. Без труда теперь отыскала самый короткий путь к нужному дому.
— Почему ты здесь? — вяло спросил Микаш, когда мы были уже на подходе.
До этого молчал всю дорогу, глаза бегали, только ладонь не выпускала мою.
— Ну я же обещала тебя встретить, — не понимала, что ему не нравится. Кажется, он отдалился, стал чужим за это время. Жаль. — Книжники меня все-таки приняли. Тот мерзкий тип, что меня обидел, оказался всего лишь зарвавшимся помощником, а мастер Жерард узнал меня, как только увидел. Он очень хороший.
— Лучше меня? — также вяло и почти безразлично.
— Нет, по-другому. Он мой начальник, а ты мой ревнивый мануш.
— Кто?
— Это я спектакль в театре недавно смотрела. Там мануш-Страж, герой многих сражений с демонами, задушил свою красавиц-жену из ревности.
— Я бы не смог… никогда… тебе вред причинить, — бубнил он себе под нос, когда мы были уже на лестнице.
— Я и не сомневалась. Не воспринимай все так всерьез.
Он потупился. Мы остановились у стола консьержа. Тот удивленно вытаращился на Микаша, и мне пришлось напомнить, что хозяин квартиры он, а не я.
— Где твои вещи? — спросила я, отпирая дверь на втором этаже. — Где Беркут? Жив еще?
— Мальчик-оруженосец должен принести. Я оставил адрес. Не на парад же с ними идти. А Беркут живее всех живых, никакой демон эту скотину не возьмет, ты же знаешь.
Я усмехнулась. Небось, трясся там над ним, как над своим сокровищем, собственной грудью прикрывал.
Я пропустила Микаша внутрь и захлопнула дверь, чтобы поскорей остаться наедине.
— Ты обжила комнату? — спросил он, разглядывая стены.
Я набила крючков для одежды, полок для вещей, расставила кое-какие наши вещи, старательно выметала пыль и убирала паутину, чтобы все выглядела по-домашнему, а не так, будто тут никто не живет. Наверное, слишком нагло с моей стороны, но…
— Тебе не нравится? Я могу все убрать.
— Нет, просто не стоило тратить на это время и силы.
Его взгляд задержался на сидевшей на полке кукле, которую он подарил мне чуть больше года назад. Я сшила для нее красный сарафан, а игольчатые волосы заменила на желтые нитки. Вышло потешно.
— Но мне было приятно.
Я отвернулась, чтобы собраться с мыслями. Разговора у нас не получалось. Видно, эти полгода проложили между нами непреодолимую пропасть, испортив все, чего удалось добиться с таким трудом. Может, стоит просто более искренне и открыто выражать свои чувства? Как раньше.
Я снова обняла его, прижимаясь крепко, всем телом.
— Я так скучала, ты не представляешь. Молилась каждый день. Вспоминала. Думала, что мы будем делать, когда ты вернешься.
И все равно его отчуждение резало по живому. Раньше я хотя бы мысли его могла читать. Прямо, нужно спросить прямо! Я отстранилась.
— Что с тобой?
Он вяло замотал головой.
— Я тебе разонравилась? Скажи — я уйду и не стану тебе докучать. Не нужно мне этого!
Я вспыхнула эмоциями, хотя вовсе этого не хотела и отвернулась, отчаянно сражаясь со слезами.
— Нет-нет, — его теплые руки легли мне на плечи. — Прости, я просто…
Он замолчал. Горячее дыхание опаляло затылок, по телу проносились волны мелкой дрожи в предвкушении сладкой неги, желая ее всем существом. Не думала, что со мной такое может случиться.
— Вот, я привез подарок.
Я повернулась, и он вручил мне маленькую деревянную шкатулку. Откинув крышку, внутри я обнаружила роскошное ожерелье. Крупный жемчуг, чистый, с перламутровым блеском. Похожее украшение отец дарил мне на помолвку в Ильзаре.
— Ты с ума сошел? Оно же стоит безумных денег. Мне не с чем его надеть даже.
— Тогда я его выброшу! — он вырвал у меня шкатулку и впрямь собирался швырнуть ее на пол.
— Погоди! Ну перестань, — я отобрала ее обратно, убрала подальше на стол, а сама подошла и принялась целовать его лицо, чувствуя, как медленно он смягчается. — Оно очень красивое, просто очень дорогое. Не нужно ничего выбрасывать.
Он терпел. Или наслаждался моими ласками — я никак не могла понять.
— Ты… — я не знала, что говорить дальше. Пропасть отчуждения нужно было преодолеть последним отчаянным прыжком веры, но почему-то было страшно, хотя до этого я бросалась и в более глубокие бездны, не задумываясь. — Ты не хочешь помыться? Тут бани недалеко. Я познакомилась — могу договориться, чтобы тебе подогрели чистую воду.
— Нет, — выдохнул Микаш, глядя все также отчужденно, как и раньше. — Перед парадом мы все мылись, чтобы вступить в город чистыми.
— Тогда, может, поешь? Хорошая корчма совсем рядом, там всегда горячее есть, — я начала суетиться и тараторить, нервно махать руками.
Он перехватил мои ладони своими, продолжая смотреть.
— Я не голоден.
— Ну тогда… — я указала глазами на кровать, потому что больше шансов к отступлению у меня не было.
Он смотрел протяжно. Верхняя губа, подрагивая, приподнялась, чуть-чуть обнажив зубы. Что-то выдохнул себе под нос, я не расслышала. Но в следующий миг почувствовала его руки повсюду на своем теле. Щупают, ласкают через тонкую ткань летнего платья. И я сама льну к нему навстречу, обвиваю руками, целую выдубленное на ветру лицо. Его пальцы суматошно расстегивают булавки, задирают юбки. Еще чуть-чуть и послышится треск ткани. Прикосновения к голой коже другие, от щиколоток и вверх до бедер. Тело натягивается струной, в тугую судорогу сжимаются мышцы живота. Сейчас… будет… ожидание сводит с ума. За руками следуют губы, нежные трепетные поцелуи, как умеет только он. Платья задираются выше, обнажается грудь, кожу щекочет прохладный воздух, но тут же укрывают своей теплотой ладони, шершавые подушечки пальцев обводят ореолы сосков, кружат, катают между пальцев, опаляют жаром горячие губы. И вот уже платья свободно падают на пол.
Он отходит на шаг и оглядывает с головы до ног, внимательно останавливаясь на каждом кусочке тела.
— Повернись, — говорит он повелительным тоном. И я слушаюсь, ощущая, как нарастает тревога. Вдруг ему разонравилось? Вдруг что-то действительно изменилось?
Я затылком чувствовала, как он смотрит. Он подошел и убрал волосы с моих плеч.
— Что ты делаешь? — решилась спросить я, ощущая прикосновения у лопаток, подмышками, и вот его ладони снова на моей груди, мягко сжимают, мнут, и чувствуется на шее его теплое дыхание.
— Пытаюсь запомнить. На это раз все, каждую мелкую черточку. Жаль, что я не знаю слов, чтобы описать их.
Он трогает зубами кончик моего уха. По телу словно искра проходит. Не могу сдержать стонов, таю в его рыках, и ноги уже не держат.
Он толкает меня к кровати. Наскоро расстегивает рубашка и стягивает штаны. Я протягиваю к нему руки, молю:
— Скажи, что ты еще любишь, скажи, что еще хочешь, скажи, что ты еще со мной, мой единственный близкий человек.
Он улыбается, печально, как и всегда, тихо, грустно, смиренно. Опускается рядом. Наши обнаженные тела соприкасаются.
— Люблю, хочу, с тобой, всегда, — выдыхает он короткими отрывистыми словами.
Я обвила руками его плечи и принялась целовать лицо. Он закрывал глаза. Я видела, как трепещут его губы. И как же хорошо было, хорошо! Чувствовать, прикасаться, целовать. Наслаждаться каждым его вздохом, пить их из его губ. Он мелко вздрагивал, каждый раз, когда я целовала шею за ухом. Запрокидывал голову, приоткрывал припухший рот. Жался ко мне ближе, так туго, что я чувствовала тяжесть его желания. Его ладони поглаживали мои ягодицы, медленно, но неумолимо опускались все ниже, дразнили короткими прикосновениями, каждый раз проникающими все глубже. Они дразнили, сводили с ума. Громкий стон сорвался с губ. Хотелось то ли кричать, то ли плакать от бессилия.