— Чье Движение, наше или Старостина?
— Мое! — выкрикнул ему в лицо Первый. — Только не царское это дело в дерьме ковыряться. Старостина мне пока заменить некем.
Филатов даже не пошевелился. Дорога к двери была заблокирована его мощным телом.
— Старостин насадил своих людей от Москвы до Владивостока. Его «Молодые львы» — банды отморозков, сбитых в батальоны штатной структуры спецвойск. По первому щелчку они растерзают любого.
— А у тебя Гвардия! — оборвал его Первый.
— Вот и верни ее в Москву. Дело пахнет большой дракой. Я еще раз прошу, верни моих людей на улицу. Сам же видишь, обкладывают нас!
— О! Только не начинай, прошу тебя, — скривился Первый. — Опять к Скобарю докопался!
Филатов стиснул зубы.
Все началось с доклада на Совете. Новый командующий СБР МЧС Скобарь выложил на стол сводки по основным особо опасным производственным комплексам. Практически на всех сложилась ситуация близкая к чрезвычайной. Только случай или Господь бог еще берег их от цепной реакции катастроф. Все держалось на соплях, честном слове и матюгах. Картина для России привычная, и по мнению Филатова, не стоило делать круглые глаза, но сработал «эффект жаренного петуха», клюнувшего в самую способствующую мышлению часть тела.
Оказалось, в одной Москве все еще оставалось сто шестьдесят объектов радиационной опасности, не считая химических производств и неучтенного числа лабораторий и прочих «шарашек». Намек на безопасность первых лиц государства был достаточно тонок. Чего от генерала Скобаря никто не ожидал.
Первым поднял крик премьер правительства. Ему по должности полагалась орать «держи вора». В дискуссии, кто и насколько виноват, чуть не передрались. Под эту горячку Филатов упорно пытался добиться от Первого приказа передать охрану особо опасных объектов частям Президентской гвардии. Сидевший до поры, как медведь в малине, Старостин неожиданно вылез на трибуну. Давить он умел. А в тот раз под его нажимом хрустнули позвонки у всех.
Совет принял «вполне разумное и обоснованное» предложение отдать объекты, а значит, и патрулирование города, частям МЧС, структурно входящими в СБР Скобаря. А Президентскую гвардию, численностью в три дивизии, рекомендовали шире использовать по прямому назначению — давить партизанщину как основную угрозу власти. Дружно проголосовали за создание единого штаба антитеррористической войны в составе командующих войск МВД, СГБ и Президентской гвардии.
Филатов, как непосредственный начальник частей Президентской гвардии, конечно, получил щелчок по носу, но уж больно он его, считал Первый, стал совать не в свои дела.
— Генералом Скобарем меня не пугай, он в наши игры не игрок.
— Разве? Зачем его тогда Старостин в Москву приволок? — зло прищурился Филатов.
— Приволок он, а утвердил я. Если бы подлянку почуял, отправил бы назад на китайскую границу. У тебя на него компра есть? Нету. Вот и хватит об этом!
— Как скажешь.
Сквозь толстые стены пробивались тугие удары мяча и гортанные вскрики игроков.
С лица Первого сошел спортивный румянец. Он только что отыграл пару геймов в теннис, все еще был в белых шортах и тенниске, с полотенцем на шее и напульсниках на жилистых руках.
— Ты не умеешь ждать, Игорь, — севшим голосом произнес он. — Нарой мне компру на Старостина. Только стопудовую компру, и я его сниму.
— Снять мало. Надо арестовать и шлепнуть при попытке бегства. А потом судить закрытым трибуналом.
Первый коротко хохотнул.
Филатов не смог удержаться, чтобы не испортить настроение своему шефу.
— Обязательно ехать в этот гадюшник? — спросил он.
Первый ответил, как учитель бестолковому ученику:
— Политика! Я давно лично с народом не общался.
Это было правдой. Первый со дня вступления в должность для граждан страны существовал только в телевизоре, куда доходил сигнал, и в газетах, куда их довозили. Одно время еженедельные выступления Первого транслировали по радио, но, проанализировав агентурные сообщения и «отзывы с мест», решили отказаться от американских приемов «обращения к нации» по поводу и без повода. В народе за Первым, открывшего в себе дар говорить правильно и долго, прочно закрепилась кличка «Матюгальник».
— А ты здание театра давно видел? — спросил Филатов.
— Не понял? — сделал удивленное лицо Первый.
— Проехали…
Филатов не стал уточнять, что его отдельная рота личной охраны раствориться в лабиринтах исполинского храма песни и пляски Армии, как муравьи в тайге. А брать штурмом здание театра без поддержки танков и авиации — занятие безнадежное. Особенно, если в тылу у тебя части СБР, молящиеся на своего командующего и плевавшие на главкома.
Он задом толкнул дверь, вышел в коридор, открывая выход Первому.
Фараон
Старостин положил трубку. Полез в карман за папиросами, вспомнил, что оставил пачку на столе внизу, и выругался:
— Паяц, дешевка! А туда же лезет… Ему бы только потрепаться на публике. Второе явление Троцкого народу!
«Спокойно, Иван, — приказал он сам себе. — Не мандражируй. Так начнешь от собственной тени шарахаться. Ни с чем этот звонок не связан. Вернее, связан, но не с тем, чем ты подумал. Филатов крутит, сразу видно — он!
А ведь ты правильно рассчитал, когда сам за кремлевскую стенку не полез, а этого попугая в кресло впихнул. На хрен, на хрен! Быстро же они паяца окрутили, даже не ожидал. Знал, что с гнильцой парень, с изрядной гнильцой, жизнью пыльным мешком не битый, но что бы так быстро скурвился, нет, не ожидал. Урок! Половину, если не больше своих придется к ногтю, и в самое ближайшее время. Начнут хапать и врать. Им только позволь, схарчат самого, не крякнут! Разберемся …
А мне сейчас крепкие мужики нужны. Какой номер-то у него? Вот, память девичья — „дала, а кому — не помню“. Ага! Сейчас мы отца-командира обеспокоим».
Он потянулся к телефонной трубке…
Ретроспектива
Особый Дальневосточный военный округ
(за четыре года до описываемых событий)
Фарон
Утки выскочили из-за леса неожиданно, дружно пошли кругом над озерцом; четыре силуэта четко выделялись на фоне по-вечернему прозрачного неба.
Старостин присел, взяв ружье на изготовку, с замирающим сердцем следил как медленно снижаются птицы, выждав момент, выпрямился, поймал на мушку первую. Стрелял на упреждение; утку подбросило, вышибло несколько перьев, она сложила крылья и камнем пошла к воде. Он уже было взял на мушку вторую, но краем глаза заметил, что первая выровняла полет и по крутой глиссаде уходит к камышам; растерявшись, дернул стволом в ее сторону и не целясь выстрелил.
Слева один за другим ударило два выстрела, по характерным всплескам понял, Скобарь попал, и чертыхнулся.
— Эй, мазила, иди ко мне, перекурим! — позвал из-закамышей Скобарь.
Старостин стал пробираться по кромке воды, с трудом различая тропку в густеющих сумерках, несколько раз оступился, громко чавкнув глиной.
— Тише там, лосяка! Птицу распугаешь.
— Да иди ты! — Старостин с трудом пробившись через пучки сухой осоки, выбрался на сухой пятачок, где стоял, подхватив ружье под руку, Скобарь.
Джана, отчаянно молотя лапами, разгоняя круги по матовой стоячей воде, уже подбиралась к лежащей на воде утке.
— Скорее ты глоткой своей луженой распугаешь! — проворчал Старостин.
— Учись, пока я живой. Две — как с куста! — Скобарь закинул ружье на плечо, вытер руки и полез в карман бушлата за сигаретами. — Нет, это какая же память нужна, чтобы в такой одеже ходить? Только на спине карманы не напендюрили!
— Мои будешь? — Старостин протянул пачку папирос.
— Твои курить, легкие до колен иметь надо. Спасибо, уже нашел. Местный табак, кислятина, но приятный.
— Одну вижу, а вторая где? — спросил Старостин, выдохнув дым.