По утверждению моих источников, Фараон возможная время поступления команды на запуск системы — вторая-третья декада октября с.г.
Принял решение ликвидировать Фараона.
«Свободный поиск» продолжаю.
Странник
Глава 18
Странник
Заброшенное бомбоубежище под высотным домом на Войковской давно облюбовали местные бомжи. Здесь всегда было людно, чадно и жутковато весело. Особенно, в нудные часы комендантского часа. Нравы были разудалые, как на вольном пиратском острове. Жизнь кипела во всю. А что ей не кипеть между виселицей и ударом ножа под ребро?
Максимова здесь знали, за своего не принимали, но права находиться среди них не оспаривали.
В первый же вечер его «попробовали на нож». Больше для проформы, чем со зла, в драке человек раскрывается до конца, дерьмового и подлого видно сразу.
Максимов тогда лишь уклонился от выброшенной вперёд руки, сжимавшей нож, резко ударил по сгибу локтя противника и зафиксировал его заломленную кисть. Остриё ножа замерло, едва коснувшись горла. Парень сразу всё понял: проделай Максимов этот трюк чуть быстрее и резче, тот бы сам себе вспорол горло, и от печатки пальцев на рукоятке были бы только его. Он вяло улыбнулся, и Максимов разжал захват.
Больше вопросов ему не задавали, над человеку здесь тусоваться, может постоять за себя, а придётся, то и за всех — значит, так тому и быть.
Они назвали себя «вольные люди». Это уже была новая генерация. Старые классические бомжи, вечно непохмелённые и завшивленные, исчезли из города с первой же волной арестов в самом начале Особого периода.
Нынешние «вольные» были сродни тем, кого Максимов встречал в заброшенных деревнях. И те, и эти были по-своему добры, честны и наивны. Вечные идеалисты, «романтики с большой дороги». Всегда жили одним днём, чем Бог пошлёт и как Он на душу положит. То у них не нашлось приворованных деньжат, чтобы «войти в рынок», то не скопилось валюты, чтобы свалить из страны, когда разом, как холодным ветром туман, развеяло все надежды. Они не были созданы для войны, их уделом, крестом и спасеньем была вера. Бессмысленная и обезоруживающая вера во что-то лучшее, которое, обязательно грядёт, уже близко, осталось совсем чуть-чуть, лишь бы не замараться, не стать одним из этих, обречённых на вечное сегодня и проклятое вчера.
В бочке плескался огонь, от дыма одуряюще пахло соляркой. Максимов держал над печкой промокшую куртку. Пальцы покусывал жар. В голове сделалось мутно, накатила предательская расслабленность.
«Нельзя спать! — одёрнул он себя. — Тут тебе не рай. Даже в преисподней есть стукачи и соглядатаи. Ещё час, максимум два, и начнут шерстить все бомжатники».
Он обвёл взглядом подвал. Слабый свет от ламп под потолком едва достигал верхнего яруса нар. Свободные площадки освещались горящими бочками. Вокруг них, как черти в аду, копошились «вольные». Сразу в нескольких местах кампании хором орали песни. Каждая свою. В гул ввинчивался раздолбанный звук магнитофона. Слов было не разобрать. Какая-то рэповая абракадабра. Поток сознания городского сумасшедшего.
Максимов посмотрел на кучковавшуюся рядом стайку молодняка. Над свечкой в закопчённой ложке закипало адово варево. Шприц уже был наготове. Девчонка, лицо даже в полумраке светилось иссиня-белым, глаза в тёмных впадинах горели, отсвечивая всполохами свечи, нервно покусывала губы, следя за пузырившейся в ложке жижей.
Внутри отчаянно взвизгнула лопнувшая струна. Максимов закрыл глаза.
Сразу же всплыло видение: перекошенное рябоватое лицо начальника склада. Прапора они завалили прямо у него на глазах в кабинете, нефиг было изображать из себя коммуниста на допросе. Полковник поплыл, глаза залило слезливой мутью. Он сдал, как просили, всё, до последней бумажки. Максимов боролся с собой, гасить отупевшего от провинциальной житухи, сдобренной дармовым спиртом, безвредного служаку ему не хотелось, а было надо. Но когда взломали дверь под номером три, разбили несколько картонок, — было там их под самый потолок, — и вывалили на пол пакеты, по глазам полконавта понял: он знал, знал, сука!
Тогда Максимов сорвал с головы вязанную маску. Юрка, прекрасно знавший его, отошёл от греха подальше. Снял маску — значит непременно убьёт. Полконавт напоследок выдавил из себя фамилию крупного московского дядьки, от имени которого его один раз отодрали за срыв графика перевозок — Карнаухов.