«Совершенно другой масштаб, вот в чём дело! Это мартышкин труд, я просто утону в море фактов. Нужно изменить масштаб, — понял Салин. — Старостин не укладывается в привычные рамки, это же очевидно.
Не могу отделаться от ощущения, что он идёт ва-банк. Или он видит то, что закрыто от нас? Будто ведёт его какая-то сила, играючи перенося через все препятствия. Может ответ в этом, — рассуждал Салин под мерный перестук колёс. — Тогда необходимо ещё раз всё взвесить. Раньше было просто, была стареющая империя. Откровенно говоря, нет больше счастья, чем жить под ласковым закатным солнцем былого величия, просто политическое бабье лето! Тишина и покой на бескрайних просторах, и всё ещё полные закрома Родины, надеюсь, многие искренне сожалеют о тех временах, но уже поздно, поздно, слишком поздно! Было не утомительно, признаюсь, и не всегда хлопотно, интриговать, время от времени выдёргивая из номенклатурной обоймы покушавшихся словом или делом на священный покой. Очевидно, в этом и кроется первопричина наших неудач. Обросли жирком, пропал азарт от схватки не на жизнь, а насмерть. Те, что пошли на нас, сожгли за собой мосты, и потому победили.
Мы отступали, по копейке увеличивали ставки, а они сразу поставили всё и шли ва-банк. Мы проиграли власть, потому что разучились воевать, грызть за не глотки. Сочли за благо лечь на грунт, спасая от разгрома костяк организации.
Решетников сейчас, наверное, обзванивает наших. Будут решать. А что, собственно, они могут решить, люди, порабощённые инстинктом самосохранения! Лукавят, переносят его на организацию, будут, я уверен, рассуждать о «интересах организации», «сохранении духа организации». Кому это нужно! Мне удалось, можно сказать, на блюдечке им поднести возможность возрождения. Но ведь они, будем честными перед собой, больше всего боятся именно возрождения. Я хочу от них невозможного. Ха! От тех, кто натаскан в искусстве возможного.
Дорогие мои, для большей смелости я должен принести вам ещё и голову Старостина на серебряном подносе? Впрочем, не здесь ли собака зарыта?
Что есть Старостин со всеми своими прелестями и недостатками как не принципиально новое качество, ещё не до конца познанное нами, а мы уже решили всеми силами его ликвидировать. А что если это единственный возможный путь? И мы своими же руками отрежем единственную возможность спасения?
Нашим объяснять это слишком рано, а потом будет слишком поздно, непоправимо поздно. В нас доминирует желание оградить «интересы организации», будь они неладны, но кто гарантирует, что они не вошли в противоречие с жизнью. Сдаётся, они готовы убить самою жизнь, лишь бы законсервировать себя навеки. Печальный удел всех, познавших сладость Власти! Не понимают, по скудости ума, что это и есть самый надёжный путь к погибели. А ты сам, сам-то понимаешь?»»
Он впервые отчётливо отделил себя от своих. Ужаснувшись этой мысли, он открыл глаза.
За тёмными стёклами змеились толстые жилы высоковольтных кабелей, время от времени вспыхивали мертвенным светом амбразуры неизвестно куда уводящих коридоров.
Он посмотрел на своё отражение и неожиданно подмигнул ему. Но маска, спрятав глаза за тёмными стёклами очков, не изменила выражения и продолжала смотреть на него огромными чёрными провалами матово отсвечивающих глазниц.
Странник
Где-то на два яруса выше прокатился гул поезда. Низкая вибрация заполнила тоннель. Показалось, даже кирпичная кладка тихо поскрипывает в такт стуку колёс.
— А ты везучий! — Гарри Поттер выключил фонарик.
Сразу же обрушилась темнота. По тоннелю тянуло ледяным сквозняком. Тихо журчала вода под ногами.
Им действительно повезло. Спустившись под землю на Соколе, они, обойдя посты, забрались в рабочий поезд.
Как объяснил под стук колёс Поттер, опоздай они на десять минут, поезд ушёл бы без них. Тогда пришлось бы тащиться по коллекторам пешком. Только к утру бы добрались.
— Скоро? — Максимов стёр испарину со лба.
В прорезиненной робе было жутко жарко. Но сквозь прорехи просачивалась студёная влага и сырой воздух, жгли до немоты кожу.
— Уже на месте. Сейчас сменю батарейку и проведу тебя в отвилку. Там придётся ползти на брюхе по трубе. Вылезем в подвале дома.
— Где мы сейчас?
— Развилка на Тверском, поворот к Бронной.
— Не понял! А на Арбат? Я же просил тебя на Арбат.
— Не. — Поттер включил фонарик. Ярко вспыхнули стёкла очков. — Дальше не пройдём. И так везло, не надо судьбу испытывать.