Саламара подняли на ноги и явили пред очи начальника стражи.
Саламар зажмурился: он сразу понял, что в Аграпуре пощады ему не будет. Вероятно, Аграпур станет последним пунктом на долгом, запутанном жизненном пути бедного Саламара.
— Итак, вор, ты попался, — медленно, с расстановкой произнес начальник стражи.
— Я не вор, господин, — сказал гирканец.
Начальник стражи взмахнул длинными, как у женщины, ресницами. Чувственный рот его искривился в нехорошей усмешке.
— Хочешь заверить меня в том, что никогда в жизни не брал чужого?
— Может быть, когда-нибудь я и брал чужое, — ответил Саламар, — но не в этот раз.
— Стало быть, ты признаешь себя вором?
— Нет! — завопил Саламар.
Начальник стражи обернулся к своим людям и поманил к себе пальцем одного из стражников.
— Отведешь его в подземную тюрьму. Завтра ему отрубят правую руку.
— Нет! — крикнул Саламар еще громче. Он извивался в руках стражника, умоляя выпустить его, простить, понять, поверить… Все было тщетно: крепкие руки хорошо откормленного, мощного стража держали его, точно железные оковы.
Саламар сдался. Он обвис, свесил голову на грудь, всхлипнул… и при последнем вздохе случайно проглотил свою костяную палочку.
Подземная тюрьма в Аграпуре обладала только одним достоинством: она не была сырой. Вода в Аграпуре вообще являлась ценностью, и власти сего достойного города не стали бы расходовать ее на каких-то презренных преступников.
Таковых в тюрьме томилось трое: кроме самого Саламара, имелись еще старичок-долгожитель, чье имя запамятовал даже он сам, и какой-то громила, похожий на крупную обезьяну, как представилось в полумраке Саламару.
Громила был крайне угрюм — неудивительно, в таком-то положении! Он был огромного роста, с длинными черными волосами и яркими глазами, сверкавшими даже в темноте подземной тюрьмы.
Саламар сразу забился в угол, как делал это всегда. Впрочем — и это тоже случалось неизменно, как дождь, — подобный способ таиться никогда еще не спасал его от неприятностей.
В середине дня им принесли еду. Люк, которым закрывалась тюрьма, отодвинули, и сверху на веревке спустили горшок с отвратительным, судя по запаху, варевом. Громила бросился к горшку первым, схватил обеими ручищами, поднес к разинутой пасти, глотнул… и с проклятием отшвырнул от себя.
— Я лучше сдохну с голоду, чем стану есть тухлятину! — заорал он вне себя от гнева.
Саламар осторожно проговорил из угла:
— Если ты отказываешься, то позволь мне…
Громила махнул рукой и отошел.
Саламар со старичком по очереди слопали содержимое горшка. Еда действительно была омерзительной на вкус, но — не хуже, чем случалось есть Саламару.
Когда наконец с трапезой было покончено, Саламар решил познакомиться с товарищами по несчастью. Он заговорил, ни к кому в особенности не обращаясь:
— Меня зовут Саламар, я из Гиркании.
Ему не ответили.
Саламар добавил, надеясь хотя бы этим вызвать сокамерников на откровенность:
— Мне отрубят руку за воровство.
— Ну и глупец! — отрезал громила.
— Прошу меня простить, — сказал Саламар, — но ты сидишь в тюрьме, точно так же, как и я, стало быть, не слишком ты от меня отличаешься…
— Я от тебя отличаюсь, — заявил громила. — Во-первых, меня схватили за убийство.
— А… — сказал Саламар.
— Скажи, — громила придвинулся ближе, — а ты действительно совершил ту кражу, за которую теперь станешь калекой?
— Нет, — вздохнул Саламар. — И это — самое обидное.
— Я так и подумал, — заметил громила.
— Назови свое имя, — попросил Саламар.
— Зачем?
— Чтобы легче было разговаривать. Я буду пользоваться твоим именем, когда стану обращаться к тебе.
— Не думаю, чтобы тебе стоило обращаться ко мне, — сказал громила. — Впрочем, меня зовут Конан. И я, в отличие от тебя, совершил то, за что был схвачен.
— Ты превосходишь меня во всех отношениях, — льстиво поддакнул Саламар.
Но с Конаном это не прошло. Варвар фыркнул с презрением:
— Не вздумай льстить! Учти, я и сам вор, по этому вижу таких, как ты, насквозь. Мне сильно не повезло, коль скоро ты очутился рядом со мной. Ведь ты неудачник, верно?
— Верно, — вздохнул Саламар.
— Расскажи, как это вышло, — потребовал Конан. — Как ты стал неудачником?
— Это случилось лет пять назад, — начал Саламар послушно. — Я жил тогда в Гиркании, с отцом и матерью. Сейчас оба они, наверное, умерли…
— Полагаю, твои родители к делу отношения не имеют? — перебил Конан.
Саламар кивнул.
— Не имеют. Я просто так о них упомянул, для полноты картины.
— Не пытайся меня разжалобить, — предупредил Конан, — Общаясь со мной, всегда помни о том, что у меня каменное сердце.
— Ладно, буду помнить, — обещал Саламар. И снова погрузился в воспоминания: — Мы жили небогато, но лишений не испытывали. Но я всегда хотел чего-то большего… И однажды — должно быть, какой-то злокозненный божок внушил мне эту мысль или демон пробегал мимо и от скуки решил поразвлечься на мой счет, — в общем, я решил обогатиться.
Для начала я отправился в таверну, которая располагалась на окраине городка, где мы жили, и пользовалась весьма недоброй славой. Там я нашел самого подозрительного на вид человека — можешь мне поверить, он выглядел как настоящий злодей!
— Воображаю, — с огромным презрением произнес Конан. — И имя у него было пышнее, чем хвост павлина, что гадит во дворце аграпурского владыки, не так ли?
— Я вижу, ты знаешь жизнь, — признал Саламар. — Да, того человека звали Погибельный Брек, и вот он-то предложил мне попробовать себя в деле.
«Хочешь изменить свою судьбу?» — спросил меня Погибельный Брек, щурясь (а глаза у него, поверь, были пронзительными, так что у меня даже мурашки по коже побежали).
Я сказал, что это именно так.
«Есть одно дело, и я за него браться боюсь, — сообщил Погибельный Брек. — У одной здешней женщины по имени Магринта имеется замечательная вещь. Думаю, Магринте привезли ее из Кхитая.
Во всяком случае, штука эта древняя и совершенно непонятная, но она обладает способностью изменять судьбу своего владельца. И избавиться от нее невозможно… Магринта дорожит ею — думается мне, не напрасно».
Кое-что я об этой Магринте слыхал. В свое время это была уличная женщина, не слишком красивая и совсем не богатая. Кто и когда слыхал о богатых уличных женщинах?
— Да, ты и впрямь совершенно не знаешь жизни, — усмехнулся Конан.
Саламар на сей раз не стал поддакивать или соглашаться, а просто махнул рукой.
— Неважно… Магринта торговала собой и была очень бедна. Она даже, поговаривают, хворала, поэтому клиентов у нее было мало. Соглашались пойти с нею только те, кто не слыхал ничего об этой женщине. Да и те платили скудно. Словом, совсем она подыхала с голоду.
И вдруг все в ее судьбе резко переменилось. Никто даже не понял, как такое могло бы произойти. Она ушла с улиц, купила себе дом — не в центре города, конечно, но вполне приличный. Наняла прислугу — из числа бывших потаскух. Стала носить хорошую одежду. Разумеется, никаких мужчин в ее жизни не стало. Она показывалась теперь на улице только в портшезе и, можешь мне поверить, я собственными глазами видел, как эти носилки с шелковыми занавесками тащили четверо здоровенных чернокожих носильщика!
Разумеется, поползли слухи. Когда Магринта пропадала, никто и пальцем не шевельнул, чтобы ей помочь. Но стоило ей сделаться богатой, как набежали какие-то «поклонники», и каждый пытался вызнать: каким именно способом она обрела свое богатство.
Магринта помалкивала. Благоразумное решение! Но разве можно заткнуть рот служанкам, да еще таким болтушкам, какие обслуживали Магринту? Одна из них рассказала своему любовнику, что у ее госпожи хранится в ларце странная вещица, и что этой-то вещицей Магринта, дорожит больше всего.