Навстречу ему вышла женщина. Киммериец остановился, рассматривая ее с возрастающим удивлением. Сказать, что она была прекрасна, — значит, не дать и малейшего представления о ее внешности. Она была небольшого роста, черноволосая, очень хрупкая на вид. Ее узкое лицо постоянно менялось: по нему как будто пробегали то свет, то тени. Ее румянец был золотистый, не розовый, а бледность, которая приходила ему на смену спустя всего лишь минуту, — выглядела серебристой, точно запорошенное пеплом зеркало.
Одежда женщины представляла собой длинное просторное платье из красных птичьих перьев.
Конан остановился в нескольких шагах от нее.
— Кто ты? — спросила она тихим, грудным голосом.
Конан молча рассматривал ее.
Она вскрикнула, и в ее голосе зазвенела медь:
— Кто ты такой?
— Меня зовут Конан, — ответил варвар и замолчал, полагая, что сказал все необходимое для знакомства.
Женщина глубоко вздохнула.
— Прошло уже более ста лет с тех пор, как смертный человек решался войти в мой сад…
— В таком случае, уместно ли будет спросить тебя — кто ты такая? — заговорил киммериец.
Женщина побледнела, а затем на ее лицо вернулось золото румянца: она как будто смотрела в огонь.
— Я Бронвэг, возлюбленная Феникса. Мы играем в вопросы и ответы?
— Возможно, — сказал Конан.
— Хорошо, — кивнула Бронвэг. — В таком случае, теперь мой черед спрашивать. Зачем ты забрался сюда?
— Об этом месте говорили в таверне, где я сидел. Мне захотелось посмотреть, что здесь такого происходит. Я ответил на твой вопрос?
— Не трать свое право на вопрос ради такого пустяка…
— Хорошо, спрошу о другом. Где твой возлюбленный, Феникс?
— Он покинул меня.
— Почему?
— Не нарушай правил, сейчас мой черед спрашивать, — оборвала его Бронвэг. — Итак, Конан, где твоя родина?
— Я из Киммерии, моя родная страна находится далеко на севере, и там много высоких гор, а ледник царапает небеса.
— О! — проговорила Бронвэг. — Должно быть, там красиво.
— Везде, где я побывал, встречается красота, а я обошел почти всю Хайборию, — сказал Конан. — Итак, где твой возлюбленный?
— Я не знаю… — И вдруг она заплакала. — Больше ста лет назад я потеряла его, Конан! Он ушел, и я не могу найти его, потому что магия нашей любви держит меня взаперти в моем саду.
— Не самое худшее место для жизни, можешь мне поверить, красавица, — утешил ее варвар. — Я побывал за пределами твоего сада и могу уверенно сказать, что почти везде гораздо хуже. Здесь нет ни пьяных рож, ни глупых правителей, ни развратных колдуний — разве что ты сама такова, в чем я сомневаюсь, — ни демонов, ни воров, ни грубых стражников, ни…
— Довольно! — вскрикнула Бронвэг. — Твои слова причиняют мне боль. Я и не думала о том, как ужасно живут люди за оградой моего сада.
— Знаешь, Бронвэг, если задуматься, то все не так уж и ужасно, — признал Конан. — Разнообразие и все такое. Скучать не приходится. Но здесь в любом случае изумительно красиво. И если у тебя нет недостатка в еде и питье…
— У меня ни в чем нет недостатка, даже в обществе, — сказала Бронвэг. — Я разговариваю с птицами и рыбами, в моем саду живут змеи с женскими головами — они любят поболтать и попеть со мной на закате…
Конан не любил змей, даже таких, у которых были женские головы, однако говорить об этом прекрасной Бронвэг не счел нужным: в конце концов, у хозяйки зачарованного сада собственные представления о том, что для нее лучше.
— Но я тоскую по моему возлюбленному! — продолжала она. И, искоса глянув на Конана, добавила: — Скажи, ты не встречал его в городе?
— Нет, — Конан покачал головой.
Во всяком случае, эта женщина его не домогалась. Если и имелось что-то, что Конан ненавидел, пожалуй, даже больше, чем колдунов и демонов, так это чародейки, которым непременно хотелось затащить киммерийца в постель, а после использовать в собственных целях, как правило — отвратительных.
Но Бронвэг, похоже, думала только о Фениксе.
— Как же вышло, что он оставил тебя? — спросил Конан.
Слезы медленно потекли по ее лицу, но, добравшись до середины щеки, они закипали и испарялись.
— Он улетел… Он сказал мне, что должен наполнить мир красотой и светом… Мои подруги-змеи разыскивали его повсюду. Они сказали мне ужасную вещь! Он принял облик человека и наполнил мир своими потомками. Он изменил мне!
— Если ты готова его простить, то он, думается мне, возвратится в твои объятия, — попробовал утешить Бронвэг ее собеседник-варвар.
— Я простила его, уже давно простила. То, что он сделал, было преступлением не по отношению ко мне, но по отношению к нему самому! Как ты не понимаешь? Прежде все было так просто. Он сжигал сам себя на волшебном костре и затем возрождался вновь: мне оставалось лишь ухаживать за золотым яйцом, которое обнаруживалось на пепелище, а затем ждать, пока вырастет птенец. Я видела, как он начинает узнавать меня, как он вспоминает о том, что я была ему и матерью, и возлюбленной, как он мужает… И затем наступал чудесный миг нашей свадьбы — мы возобновляли брак, и наступали столетия блаженства!
Но, уйдя от меня и связав себя с земными женщинами, он растратил естество Феникса. Его потомки — каждый из них — несет в себе несколько капель волшебной крови; однако каким образом произойдет возрождение Феникса на сей раз? Как это будет возможно? Они должны собраться в одном месте, они должны сгореть в один и тот же день, чтобы высвободилась чистая энергия чудесной птицы и возникло новое яйцо, зародыш новой жизни Феникса…
— Может быть, это уже происходит сейчас, — сказал Конан.
Бронвэг склонила голову набок.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы ведь не знаем, как выглядят потомки Феникса, — пояснил Конан. — Не исключено, что судьба привела их в Аграпур, и скоро начнутся события, предшествующие появлению золотого яйца.
— Это было бы слишком прекрасно… — Бронвэг вздохнула, и еще несколько слезинок вскипело на ее золотых щеках. — Я боюсь, — призналась она. — Я чувствую приближение этого времени и испытываю сильный страх. Кто будет ухаживать за яйцом, кто убережет птенца, пока тот беспомощен?
— Ну, вряд ли я возьму на себя эту роль, — усмехнулся варвар. — Все-таки я не птичница, знаешь ли. Я воин.
— О, я сразу поняла, что ты воин! — похвасталась Бронвэг с какой-то совершенно детской гордостью. — Я научилась распознавать воинов. У них всегда есть оружие, у них гордый блистающий взор, и они могучи, горды…
— И еще у них, как правило, отвратительный характер, они раздражительны, вспыльчивы, пьяницы и драчуны, — добавил Конан. И поспешно улыбнулся своей собеседнице, чтобы та не успела испугаться: — Я не таков, Бронвэг. Думаю, не которую утонченность и даже изысканность мне добавляет то обстоятельство, что изредка я промышляю не грабежами, а воровством и обманом. Это очень оттачивает манеры, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Судя по выражению прекрасного лица Бронвэг, она не поняла ни слова из сказанного варваром. Конан вернулся к прежней теме:
— Если ты обещаешь хорошенько вознаградить меня, то я попытаюсь отыскать золотое яйцо с маленьким Фениксом внутри и принесу его тебе.
Глаза Бронвэг заискрились.
— То, что ты говоришь, является верхом моих мечтаний! Но неужели ты сумеешь сделать это?
Конан пожал плечами.
— Почему бы и нет? Не существует невозможного, особенно за деньги.
— Деньги? Но что такое деньги? Я могу дать тебе драгоценных камней и золота, все, что ты захочешь. Выберешь сам.
— А, — сказал Конан, — ну тогда можешь на меня рассчитывать…
Часть этой истории Конан рассказал Саламару — самое основное.
— Так, по-твоему, все эти сгоревшие люди были потомками Феникса? — переспросил удивленный гирканец.
— Именно. Иного объяснения всем этим возгораниям быть не может. Теперь ты понимаешь, что я…