– Думаю. Надо.
Настя, конечно, и сама об этом подумывала уже весь день. Но нет. Нет. Конечно, нет.
Я не понимаю
Так вот. Сегодня папа сказал, что меня не возьмут в Америку. И он это прямо сказал. Я знаю. Я плакал всё утро и приехал в школу плаканый.
Мне уже целый месяц снится. Америка. Я конечно не знаю как она там. То есть я видел
Я люблю слушать американскую музыку. Я не помню не запомнил названия
Дедушка спасибо! Хотя я почти не помню. Помню, что ты был большой и серый и белый и любил кидать меня на руках. Да. Мы смотрели на зоопарк и мне очень понравились медведи. А потом мы пошли по ели. А мама нас наругала потому что дома был обед а мы уже там. Да.
Помню твою бритву ты ей брился. Она была похожа на телефон полицеских в фильмах. А потом
Так вот. И вот я представляю Америку. А сегодня папа сказал, что меня не возьмут.
Я подслушал их как сказали. Они говорили с мамой. Это в кухне. А я стоял за углом у лестницы на против прихожей.
– Нет, мне могут оформить переезд на пятерых, это уже всё нормально, согласовано.
– Да, но что он там будет делать?
Завтракали в обеденном зале – небольшом зале с высокими окнами (как и на всем первом этаже), разделенном с зоной готовки большой панелью. Солнечный прилив плавно катил по обеденному столу, захватывая в свои толщи тарелки, приборы, салфетки, графины.
Скоро должны были спуститься дети, а пока они обсуждали переезд. Ему повезло с работой: и здесь он получал отлично, а там ему пообещали в четыре раза больше на должности замдиректора крупной сети банков.
– Да, но что он там будет делать?
– Ну, то же, что и здесь.
– То есть ни-и-ч…
– Зато там он может закончить нормальную школу! Сейчас, мне Карьцин скинул, там сайт про инклюзивное образ…
– Ты с ума сошел?!
– …зование у них…
– Уже всем рассказал? Хочешь, чтобы и над тобой весь банк смеялся? – Аня отбросила вилку в яичницу, вилка погрузилась в затрепыхавшийся желток, но тот устоял и не расплылся, Аня даже посмотрела на него с уважением.
– Никто не будет. И над тобой никто не смеется.
Отец Димы встал и обошел длинный стол. Взял планшет, лежащий между графином и блюдом с тостами.
– Я не могу скрывать от всех.
– Ох, бога ради, никто и не просит тебя скрывать от всех, – прошипела Аня. Уже которое утро, с тех пор как начались миграционные дрязги, мигреневые вспышки, она была не в духе. – Просто можно не орать об этом. Карьцин для тебя когда стал таким охуенным другом, что ты ему обо всем рассказываешь?
Даня вздохнул. За углом кухни, напротив прихожей раздался какой-то шум, будто удар.
– Сейчас, я… – Даня пошел посмотреть.
– Тебе лишь бы всем! – крикнула с места жена. – Бла-бла, яичница ты болтунья, весь в маму.
– Аня, сколько можно! Ну сколько лет уже. Я не могу делать вид, что у меня нет сына. – Даня не дошел до угла и развернулся. – И ты можешь говорить потише?
– То есть делать то, о чем я тебя всё время прошу.
– Аня. [..?]
– Прости, я что-то не в себе немного после… всего. Ну, что там?
Даня сел обратно в кресло, открыл вкладку и протянул планшет.
– Вот, – на экране засветились разноцветные иностранные полосы разноцветного иностранного сайта. – У них там вообще другой подход, совершенно. Если мы его заберем, он там проучится все двенадцать классов.
Аня пролистала страницу американской школы, не понимая примерно две трети слов.
– То, что там лучше, это, конечно, понятно, – промычала она, опускалась и поднималась по сайту, полоса прокрутки металась вверх-вниз, как собачка на полузаевшей молнии.