Сели на горячие камни. Далеко внизу, за верхушками деревьев, поблескивало под солнцем Черное море. Но сейчас оно уже не привлекало Петрика. Он поднял глаза к небу и посмотрел на вершину Ай-Петри. Она все еще далеко и в то же время близко. Они дойдут до нее. Дойдут! Вместе с отцом!
— Ты знаешь, папа, о чем я сейчас думаю? — по-взрослому спросил Петрик.
— Наверное, знаю.
— О чем?..
Петрик, волнуясь, ждал ответа. Ему очень хотелось, чтобы отец не ошибся. От этого многое зависит. Ведь они остались вдвоем на свете, а дорога жизненная одна, и им вместе преодолевать ее. И надо, чтобы между ними не было раздора. Как сейчас.
— Ты правильно думаешь, сынок, — ответил отец, — на вершине горы расстояние между людьми всегда кажется меньше, чем у подножья.
У Петрика радостно заблестели глаза.
— Значит, нужно чаще вместе подниматься в горы!..
— Да, нужно.
Они пообедали, отдохнули.
Пришло время идти дальше. Петрик встал первым.
— Ну, не отставай, папа!
На этот раз в голосе сына ничто не встревожило отца.
«Расскажи мне сказку...»
Над шахтерским городом висело бесцветное, мутное небо. Хотя была еще середина лета, клены стояли уже слегка оголенные, а на пристанционных клумбах по-осеннему печалились пожухлые цветы.
По серому, исшарканному тысячами ног перрону ветер гонял опавшие листья, клочки газет, липкие обертки от мороженого, песок. Временами все это вскидывалось, неистовствовало в умопомрачительном круговороте. Слетало с перрона, отчаянно неслось между путей, натыкалось на столбы, на штабеля пропитанных в креозоте шпал и разметывалось.
Петр Колодий, молодой инженер-машиностроитель, от нечего делать следил за этим шальным неистовством. Он скучал в ожидании поезда. Ему уже надоело без конца думать о своей командировке. Не хотел бы думать, но седеющие вокруг терриконы напоминали о родном городе. И ему не терпелось поскорее отправиться в дорогу. Уж скорей бы пришел поезд, скорей бы войти в купе, улечься на верхней полке и помечтать о доме. Очень долгой и хлопотной оказалась эта командировка.
Колодия послал сюда завод шахтного оборудования: доказать заказчикам несостоятельность их рекламации. Отправляясь в дорогу, он думал, что если обнаружится какая-то техническая неполадка, то ее легко можно будет устранить на месте. Но все оказалось значительно серьезнее: претензии пришлось признать справедливыми.
Кажется, никогда еще он не чувствовал такой неудовлетворенности от поездки и такой неотложной потребности в домашнем уюте, среди самых дорогих ему людей — жены и сына. Он скучал по ним. Особенно — по сыну, пятилетнему мудрецу и немного плаксе.
Жену эта сыновняя чувствительность раздражает, а Колодия обезоруживает, делает излишне уступчивым. Это, наверно, потому, что сам он совсем маленьким осиротел в войну, не знал отцовской ласки и каждая детская слеза еще до сих пор отзывается в нем щемящей болью.
На перроне вскинулся, закружил очередной вихрь. Колодий проводил его взглядом, проследил, как он мешковато соскользнул с перрона на пути, как застучал мелкими камешками о рельсы, помчал, ничем не остановленный, на красный семафор.
— Будьте осторожны! Будьте осторожны! — вдруг предостерегающе закричали станционные громкоговорители. — На первый путь подается состав. Будьте осторожны!
Пассажиров как будто тоже завихрило: все пришло в движение. Колодий едва удержался, чтобы не побежать вместе со всеми.
С непокрытой головой, в светлом, спортивного покроя костюме, с удобным вместительным портфелем, он походил на постороннего наблюдателя, хотя его так и порывало протиснуться вперед, скорее занять свое место в купе. Но он все же заставил себя дождаться, пока у вагона никого не осталось. Колодий уже стал на ступеньку вагона, когда вдруг услышал встревоженный детский голос:
— Мама, быстрее! Быстрее, мамочка!
Колодий оглянулся: от вокзальных дверей, останавливаясь через каждые два-три шага, к вагону спешила молодая высокая женщина с огромным и, судя по всему, тяжелым чемоданом и большой сеткой, набитой множеством свертков. Маленькая девочка то убегала вперед, то возвращалась к матери и все торопила:
— Ну, быстрее ж, мамочка! Поезд сейчас тутукнет!..
Ветер рвал на девочке коротенькое цветастое платьице, лохматил белые кудряшки. Малютка казалась такой растерянной, такой крохотной и невесомой, что даже страшно было: вдруг ее сдует с почти опустевшего перрона.
Колодий соскочил со ступенек и поспешил навстречу женщине: