Но вот до слуха донесся свисток милиционера-регулировщика. Скрипнули тормоза. Лавина остановилась. Стало тихо, как ночью, когда они с Оксаной выходили на первые «уроки». Чья-то рука коснулась локтя, кто-то помог ему перейти мостовую. Едва он ступил на тротуар, как улица снова ожила, загрохотала. А вокруг снуют люди. Одни спешат навстречу ему, другие обгоняют его. Кто они? Какие из себя? Почему им так некогда? О, если б ему, Павлию, вернули зрение, он часами стоял бы на одном месте и смотрел бы на дома, деревья, небо... А люди бегут куда-то и, наверное, ничего и никого не замечают вокруг.
Около овощного магазина ему преградила дорогу шумная толпа.
Павлий остановился. Прислушался. Ясно — очередь за ранними черешнями, завезенными из Молдавии. Черешни кончаются, и люди требуют, чтоб в одни руки отпускали не больше килограмма.
«Пожалуй, стоит и мне взять», — подумал он и спросил:
— Кто крайний?
Очередь притихла. Кто-то взял его за руку, куда-то повел. Не успел опомниться, как ему уже подали кулек с черешнями. Он расплатился, поблагодарил, поспешил отойти. Защемило сердце — будто принял милостыню.
Надо еще купить цветов. Собственно, только их и надо было купить. Черешни — это случайность.
Цветочный рынок находился на площади, около театра. Незаконное сборище нескольких десятков пригородных женщин-цветоводов, которые пользовались нерасторопностью цветочных магазинов и киосков.
Иван Александрович часто ходил туда вместе с Оксаной. Жене нравилось, когда у него на столе стояли живые цветы.
Купив пышный букет роз, он направился к стоянке такси.
...В ветровое стекло светило солнце, грело лицо, грудь. В детстве, когда приходилось ехать в машине, он любил высматривать впереди какую-нибудь примету и, закрыв глаза, угадывать, когда поравняется с нею. Этобыла интересная игра. Теперь об этом можно только вспоминать...
— Где мы едем, дружище? — спросил шофера.
— Под нами мост через реку.
Павлий повернул голову вправо, будто засмотрелся в окно.
— Там пляж.
— Да, пляж.
Машина проскочила мост, начался крутой подъем. Павлий знал, где они едут, отчетливо представлял знакомые с детства места. Вот здесь справа и слева стоят старые домики.
— На месте этих лачуг пора бы возвести высокие дома, — повернулся он к шоферу.
— Нет уже лачуг, пятиэтажные стоят. Месяц тому назад заселили. И мне здесь дали...
Ивану Александровичу стало неудобно. Память подвела. Ну, что ж, так и должно быть. Память нужно обновлять даже зрячим.
А шофер жалел, что поторопился со своим уточнением. Может, не следовало бы нарушать старых представлений слепого?
Машина, скрипнув тормозами, остановилась.
— Приехали, — сказал шофер.
— Вы можете меня подождать?
— Конечно. Давайте помогу дойти.
Но Иван Александрович от помощи отказался. Он позавчера уже был в родильном доме и теперь может обойтись без провожатого. Правда, он был здесь среди ночи, но ведь для него нет разницы между днем и ночью.
Павлий прошел по мягкому ковру к столику, за которым сидела молоденькая медсестра.
— Добрый день. Я...
— Поздравляю вас с сыном, — не дала ему договорить медсестра.
— Да? Спасибо. Большое вам спасибо... Значит, сын... И как они там?
— Мать и ребенок чувствуют себя чудесно. Давайте ваши цветы. Я передам.
Другим отцам медсестра обычно. советовала подойти с улицы к окну, может, удастся увидеть жену, обменяться с ней взглядами. Но Павлию этого она не могла посоветовать.
— Что сказать вашим?
— Скажите, что я жду их. Скажите, что у меня все хорошо...
Сестра вскоре вернулась.
— Идемте со мною, — тихо сказала она. — Ваша жена просила показать... вам сына. Это не разрешается, но она так просила...
Девушка взяла Павлия за руку, повела за собой.
И они встретились. Отец и сын.
Павлий дотронулся пальцами до тугого свертка, погладил его. Под теплыми пеленками пружинисто затрепетала маленькая жизнь.
«Как и тогда», — вдруг подумал он.
И сразу же в его воображении вновь взвилось пламя. То самое пламя, которое три года назад погасило его зрение и само навеки погасло для него. А сейчас оно снова бушевало, обдавало жаром.
Павлий сорвал очки, прикрыл рукою пустые впадины глаз...
— Через неделю они будут дома, — сказала медсестра, провожая его к двери.
И снова машина мчалась по знакомым с детства местам, поворачивала вправо, влево, кому-то сигналила. Ивану Александровичу казалось, что вот сейчас, стоит лишь захотеть — и он откроет глаза...
Но нет, этого никогда не случится! Зачем обманывать себя несбыточными надеждами? Зачем ему свет погасшей звезды?