«Вот окаянная, покусали б тебя пчелы! Ну и молчи — не к тебе приехал».
Наконец дед Филипп с внуком вышли на улицу. Дед — высокий, седоусый, в длинном пальто и в косматой шапке. Василек — маленький, в легкой курточке. Они подолгу стояли на площадях около не виданных ранее дедом снегопогрузчиков, катались на трамваях и троллейбусах. Заходили в магазины, и дед обязательно что-нибудь покупал. У него был длинный список заказов родственников и соседей «на городские гостинцы», и он заглядывал в него в каждом магазине.
— Лезвия для бритья — трактористу Ивану. Купил... Резиновые игрушки — Одаркиным близнецам. Купил... Лампы для приемника — счетоводу Порфирию. Купил... Широкие резинки для чулок — крестнице Секлете. Еще не нашел... Селедок или копченой хамсы — тоже крестнице. Куплю в последний день...
— Неужели в селе этого нет? — удивлялся внук.
— Есть или нету, а без городского гостинца возвращаться негоже, — отвечал дед Филипп.
Ему нравились удобства городской жизни. Приятна была искренняя привязанность внука. И все же в каждый свой приезд на третий или четвертый день он начинал скучать, не знал, куда себя девать, к чему приложить руки. Все чаще и чаще вспоминал село, односельчан, свою хату.
Больше недели дед Филипп не выдерживал, как он говорил, «панства».
— Ничего я у вас здесь не высижу, — неожиданно заявлял он и начинал собираться в дорогу.
Начинал собираться и Василек, но родители не отпускали его и, как это бывало каждую зиму, обещали, что весною отвезут к деду на все лето, а может быть, и сами поедут туда погостить.
— Не отвезете! Я знаю, — плакал мальчик и просил: — Приезжайте, дедушка, весной за мною, заберите, а то я так и не вырасту...
В далеком селе дед Филипп, возвратившись от сына, долго рассказывал соседям городские новости и кичился перед ними своим внуком.
— Не сглазить бы, башковитый хлопец. В его годы я разве что кнут из пеньки умел плести да в скотину палку швырнуть, а там полный дом всякой техники, и он всем тем командует: знает, где что нажать, где что крутнуть.
— Да, город — это не село, — кивали соседи. — Для головы там больше пищи.
— И не только для головы. Да еще когда человек на хорошей службе, как твой, Филипп, Николай... Посчастливило ему, высоко поднялся. А сидел бы в селе — не было бы ему ходу...
Дед не хотел вести разговор о сыне и снова поворачивал беседу на внука, но никто его не поддерживал. Подумаешь, диво! У каждого кто-то живет в городе, у каждого там есть или внуки или племянники, которые умеют командовать умными машинами.
— Не приедут твои гостевальники, — подзуживали соседи деда Филиппа. — Море их к себе потянет.
— Приедут. Хоть на день, а приедут.
Весной и в самом деле приехал внук с матерью. Сын не смог. Сопровождал за границу какую-то делегацию. Такая уж у него работа.
Помолодевший, в праздничной рубашке, дед Филипп гулял с Васильком по селу. Зашел с ним и в сельсовет.
— Вот это, Семен Мефодьевич, мой наследник, — сказал председателю. — Ему, значит, хозяйствовать на моем дворе...
Побывал в селе и сын деда Филиппа. Правда, не в тот год, а на следующий.
Стояло засушливое лето, солнце пекло так, что и колодцы повысыхали.
Дед Филипп находился с колхозной пасекой в степи. Цветы и гречиха увяли. Ручей пересох. Пчелам негде было даже напиться. Дед мастерил деревянные корытца, поил истощенных пчел привозной водою, подкармливал сиропом из прошлогоднего меда.
Однажды перегревшись под палящим солнцем, он зашел в шалаш и больше из него не вышел. Телеграмма с грустным известием о смерти деда Филиппа разыскала сына, оторвала его от неотложных дел. Все бросил, приехал.
Все село провожало деда в последний путь.
— Солнце-то как печет! Сухо будет лежать нашему Филиппу Григорьевичу.
— Смотрите, как кружат над ним пчелы.
— Хороший был пасечник, душевный.
— И усадьбу оставил после себя хорошую. Сын продаст — кто-то будет жить.
— Не продаст. В сельсовете лежит завещание на внука…
Процессия вышла за село. Над гробом пасечника, словно над цветком, кружили пчелы. Они словно тоже провожали его в последний путь.
Неугасимые зарницы
Трое друзей-четвероклассников, выйдя из кинотеатра — они смотрели новый фильм о разведчиках, — забрались под зеленые ветви плакучей вербы и начали хвастаться друг перед другом подвигами своих дедов на войне. Петрик сначала молчал. Хвастались только его друзья. У них у обоих деды были офицерами, имели много боевых орденов и войну прошли от первого до последнего дня. Петрик не мог похвастаться своими дедушками: один умер еще до войны, а другой погиб, правда, в войну, но, как он погиб, и где, Петрик толком не знал. Слушая друзей, он завидовал им и в конце концов не удержался от искушения, сказал: