Но он лишь слегка кивнул Шей, прежде чем она отступила назад, повернулась и ушла. Он стиснул челюсти, провожая ее взглядом, и сжал кулаки, как только она вышла на лестничную клетку и скрылась из виду.
У Арка никогда не было таких трудностей с Самантой.
Эта мысль, непрошеная, всплывшая из тайников его сознания, только усилила раздражение Драккала. Отчасти потому, что это было правдой — несмотря на первоначальную робость, Саманта быстро привязалась к Аркантусу, — а отчасти потому, что думать об этом было дерьмово. Аркантус здесь ни при чем, как и Сэм с Шей.
Драккал был тем, кому нужно было действовать, он был тем, кому нужно было разобраться во всем. Должно быть, он мог сказать или сделать что-то еще прямо сейчас, чтобы помешать ей отстраниться. Она открылась, поделилась старыми, болезненными воспоминаниями, и он почти установил связь. Он почти проник сквозь ее внутренние стены, которые она так часто удерживала.
Нужно было давить сильнее. Можно было разрушить те стены, не сломив ее. Моя Шей сильнее этого.
И вдобавок ко всему, его яйца болели так, словно их пнул траликс. Его тянули к Шей не только инстинкты, но и все его тело, и это желание быстро перерастало в неистовую потребность. Он понятия не имел, как долго еще сможет сдерживать это.
Его тело дрожало от отчаянной, неугомонной энергии, которая пронизала его до костей, ощущение, напоминающее действие усиливающих препаратов, которые иногда давали рабам-гладиаторам перед боем. Драккал не испытывал ничего подобного годами, и он знал, что его руки будет недостаточно, чтобы утолить свои желания. Руки было недостаточно уже несколько недель.
Вонзив когти в ладонь, он заставил себя сосчитать до ста, прежде чем, наконец, направиться наверх. Ему нужно было найти способ выплеснуть эту энергию, прежде чем снова увидеться с Шей, а это, вероятно, означало довести свое тело до изнеможения в спортзале.
Но в глубине души он подозревал, что есть только один способ избавиться от этого наверняка — был только один человек, который мог помочь.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
Драккал зарычал и толкнул вверх штангу на тренажере для жима лежа, которая зафиксировалась на месте, как только он разжал руки. Он сел, желая, чтобы жжение в животе — то же самое жжение, исходящее от всех мышц его верхней части тела — значило что-то. Желая, чтобы это что-то изменило. Он давно не тренировался с такой интенсивностью. Обычно это принесло бы удовольствие. За этим стояло бы удовлетворение, эйфория, вызванная теми химическими веществами, которые мозг обычно выделял во время тяжелой физической нагрузки.
Сейчас это было не так. Его мышцы болели, но все еще пульсировали неугомонной энергией, как будто высвободить ее можно было только очень специфическим способом.
Но Шей этого не хотела. Пока нет.
Он наклонился вперед, намереваясь упереться локтями в колени и сделать ровный вдох, но перемещение его веса лишь напомнило о болезненности в паху. Застонав, он опустил руку на твердый член и надавил на него. Яйца набухли, готовые взорваться. И все же он знал, что ничто из того, что он мог сделать — по крайней мере, в одиночку — не принесет облегчения.
Он снова зарычал и встал. На этот раз его рычание стало продолжительным, переходящим в угрожающее, вырывающимся сквозь оскал. Он направился к беговым платформам, расположенным вдоль дальней стены. Каким бы уставшим он ни был после почти часа поднятия тяжестей, его тело отказывалось сдаваться, а инстинкты…
Они были еще сильнее, чем раньше.
Как это возможно?
Он с головой погрузился в физическую активность, вкладывая в нее всего себя, и все же его мысли постоянно возвращались к Шей. Каждая мысль неизменно вела к ней, каким бы хрупким ни казался этот невидимый мост. Ее невозможно было избежать.
Потому что наше спаривание неизбежно.
— Врек'ош, — проворчал он, ступая на одну из беговых платформ — квадрат два на два метра, увенчанный всенаправленной дорожкой.
В воздухе перед ним появился голографический экран управления. Он ударил по команде «вкл» кончиком когтя, желая, чтобы это было что-то материальное, просто чтобы он мог почувствовать, как его коготь разрывает это.
Он начал идти и сразу увеличил темп до трусцы, а затем и до бега. Поверхность платформы двигалась в соответствии с его скоростью, удерживая его в центре. Уши заложило, сердце громыхало, а горячая, как лава, кровь текла по венам. Лицо Шей, ее губы, изогнутые в ухмылке, и глаза, наполненные жаром, вспыхнули в его голове. Член Драккала напрягся в штанах. На мгновение показалось, что он сейчас сможет вырваться на свободу.
Сделав резкий, раздраженный вдох через ноздри, он заставил себя двигаться еще быстрее, наклоняя верхнюю часть тела вперед и перебирая ногами. Платформа задрожала под его весом, и боль в паху усилилась, распространяясь на нижнюю часть живота. Он приветствовал дискомфорт. Вскоре его дыхание стало прерывистым. Тепло исходило из солнечного сплетения и распространялось по поверхности кожи.
От меха и рубашки исходил стойкий запах пота Шей. Драккал изрыгнул проклятие, разрываясь между удовлетворением от этого запаха и желанием, чтобы он тоже вспотел, хотя бы для того, чтобы перебить ее аромат и отвлечься от нее на несколько секунд.
Он заставлял себя двигаться еще быстрее, усиливая как внутренний жар, так и биение сердца. Был предел тому, сколько жара могло выдержать тело, но сейчас его это не волновало. Это не имело значения. Ему нужно было истощение, которое это в конечном итоге принесет.
Когда он зажмурил глаза, он намеревался сделать это всего на мгновение — ровно настолько, чтобы сосредоточиться, — но воображение воспользовалось возможностью, предоставленной короткой темнотой. Против своей воли он представил, как преследует Шей — не по улицам Подземного города, а по лесу на своей родной планете, следуя за ее запахом между деревьями. Охотится на нее. Инстинкт побудил его потребовать свою добычу, и чем дольше она убегала, тем решительнее он становился. Тем больше возбуждался.
В этом невероятно ярком воображении он прошел между двумя большими стволами деревьев и вышел на поляну, где обнаружил ожидающую его пару. Она стояла на четвереньках, обнаженная, задрав свою восхитительную задницу, выставляя себя напоказ для его притязаний. И она смотрела на него через плечо с этим сводящим с ума огнем в глазах.
Его член запульсировал, и внезапно трение между ним и штанами довело его до грани оргазма.
— Краас кавал, — прохрипел он, заставляя себя открыть глаза. Дыхание вырывалось из легких, обжигая горло, каждый выдох сопровождался рычанием. Он замедлил шаг и выпрямился, подняв руки и сжав кулаки, как будто мог поймать все это разочарование и дискомфорт между пальцами и сжать их во что-то управляемое.
Грудь и плечи Драккала тяжело вздымались, когда он сошел с платформы. Он ощущал биение своего сердца каждым сантиметром тела, бешеный пульс, который не желал успокаиваться, не намеревался замедляться, и каждый его быстрый, тяжёлый удар лишь усиливал этот внутренний жар. Ему казалось, что в груди разгорается пылающая печь.
Он прошел вперед, поднял руку и оперся ею о стену, прислонившись лбом к запястью. Настойчивый пульс усиливал боль в паху, подчеркивая муку желания и создавая новое дискомфортное ощущение за глазами. Он никогда не испытывал такого жара, не доведя своё тело до предела, и все же конечности гудели от свежих запасов силы.
Тяжело сглотнув — во рту пересохло, язык стал шершавым, как утрамбованный песок, — он оттолкнулся от стены и вышел из спортзала. Он был дураком, думая, что найдет здесь облегчение. Он с самого начала знал, что есть только одно средство освобождения, только оно может его удовлетворить.
Его шерсть, и без того взъерошенная после физических упражнений, встала дыбом от волнения, когда он шагал по коридору к своей комнате. Хвост неустанно метался, словно отражая нападения невидимых врагов, а уши беспокойно поднимались и опускались, снова и снова. Несмотря на то, что шаги стали медленными, почти неторопливыми по сравнению с бешеным спринтом всего несколько минут назад, внутри Драккала продолжал нарастать жар.