Закончив с книгой, я закрыл ее и затем обнял, прижимая к себе, своего сонного сына.
— Ты устал, малыш? — Он кивнул у моей груди, и я улыбнулся. — Хочешь, чтобы я остался, пока ты не уснешь?
Еще один кивок, более слабый на этот раз, и меня осенила мысль. Я бы убил ради этого ребенка. Пробегаясь рукой по своим растрепанным волосам, я прикрыл глаза, вдыхая его запах. Малыш пах зелеными яблоками, ополаскивателем для белья и каким-то особенным запахом, свойственным только ЭйДжею. Я прижался поцелуем к его голове и задержался губами у его кожи, скучая по нему, даже находясь рядом с ним. Одна тонкая рука легла на мой живот, крепко обнимая меня. Его голос раздался тихим шепотом:
— Ты же вернешься, да?
Я нахмурился. Как он мог такое спрашивать? Он прижался, обнимая меня чуть крепче, и я нахмурился сильнее.
— Эй. — Когда он не отпустил меня, я чуть подтолкнул его плечом, и он очень-очень медленно поднял на меня взгляд своих печальных глаз. — Я вернусь. — Но его глаза оставались все такими же печальными, тогда как я ощутил укол пронзительной боли, которую чувствовал каждый раз, когда приходило время мне уходить. — Обещаю тебе, я вернусь.
ЭйДжей смотрел на меня в течение долгого времени, прежде чем кивнуть. Я обнял своего мальчика крепче, желая успокоить его, но в то же время не зная, как сделать это. Затем я потянулся вниз и расстегнул свои часы на запястье, передавая ему в руки тяжелый металл. Неохотно он взял их, и когда моргнул, поднимая на меня вопросительный взгляд, я сказал ему со всей уверенностью, что была во мне:
— Я вернусь за этим. — Его глаза расширились, прежде чем он вновь посмотрел на часы. Господи, этот ребенок. Выражение гордости за то, что ему доверили что-то настолько важное, как дорогие часы, было всем, с чем я смог бы справиться. — Ты же сохранишь их для меня?
Его кивок был уверенным, восторженным, и когда я увидел его крошечную улыбку, тянущая боль в моей груди немного успокоилась. Я не был уверен во многих вещах в жизни, но я был абсолютно уверен в одном: я любил сына. Я любил его отчаянно. И если найдется кто-то настолько глупый, чтобы навредить ему, я приду с «Глоком» в руке. Взведу курок. Передерну затвор. Бам. Рискни, черт побери.
Час спустя маленький мальчик, прижавшийся ко мне, крепко спал, а мне нужно было уходить. Так аккуратно, как только мог, я выскользнул из-под его маленького тельца и поправил одеяло. Я просто постоял недолго, смотря на него, и мой желудок стянулся узлами. Я не хотел уходить. Но должен был. Прежде чем покинуть комнату, я легко провел рукой по волосам сына, склонился и поцеловал его лоб. Шепотом я проговорил над его тельцем, погруженным в сон: «Люблю тебя», и, черт бы меня побрал, я говорил серьезно. Эти слова не вызвали тревогу, как это происходило обычно. Я научился стольким вещам вдалеке от них. И одной из этих вещей было — как ценить жизнь по максимуму. Я бросил последний взгляд на сына, прежде чем исчезнуть в ночи. Когда я шел по улице к своему дому, задался вопросом, как долго еще смогу продолжать прятаться, будучи у всех на виду. Бл*дь. Усмешка растянулась на моих губах, когда я быстро нашелся с ответом. Вечно, если будет нужно.
***
— Как долго? — спросил я, пребывая в рассерженном состоянии.
Он вздохнул.
— Я не знаю, Твитч. Такие вещи требуют времени. — Я услышал, как скрипнул его стул. — Ты что, считаешь, они просто возьмут и поверят всему, что я скажу о тебе? — Он нахмурился. — Брось, сынок. Несмотря на то, что США со всей неохотой признали, что ты жив, Австралия делать этого не желает. — Он замялся. — Есть пустая могила с твоим именем на ней, Твитч. Ты думаешь, это не поднимет никаких вопросов? Подумай хорошенько. Если вдруг твоя могила исчезнет, твоя девушка поднимет бучу и потребует немедленных ответов. — Он издал пронзительный вздох. — Чем дольше это займет времени, тем будет лучше для тебя. Поверь мне.
Итан Блэк, мой едва ли партнер, был прав, и это чертовски бесило меня. Мне было больно от этой мысли.
— Ага. Хрен с ним.
— Послушай, — проговорил глава ФБР, — все в конечном счете наладится. Ты прекрасно знал, что этот процесс потребует времени. Ты сам говорил, что готов к долгому пути. Что изменилось?
Да, говорил. Но момент, когда я наблюдал за своим сыном прошлой ночью, заставил меня многое понять.