И тем не менее ее использовали!
Я переждал еще минуты три, когда давление схлынуло, оставив меня почти в прострации, но, кажется, все-таки не обратило на меня внимание далеких, таинственных операторов. Потом поднялся, посмотрел на руки, они не дрожали, но я все еще чувствовал себя неуверенно. Пришлось налить большую кружку кофе и задуматься по-другому.
«Да, наконец-то, – решил я, – их припекло, если Джарвинов решил покатать биолокацию по домам, из которых сотни и тысячи жителей завтра вынуждены будут обратиться к врачу… Но с другой стороны, им уже немного осталось, чтобы узнать, где я прячусь. А затем – удар, взрыв ракетного тарана в дверь… Нет, это я сегодня уже проходил, а думать об одном и том же дважды – неконструктивно».
Поэтому я допил кофе, вымыл кружку, выбрал себе оружие неприметней, оделся в простенький с виду плащ, способный при всем том выдержать пальбу одиночными из штурмовой винтовки, и вышел на улицу. Наконец-то у меня созрела идея, и теперь пришла пора приниматься за ее осуществление.
66
Итак, чтобы не обозначаться раньше времени, я замаскировался только внешне – никакой автоликии и мышечной подкачки. Просто тряпки, сутулая спина и чуть-чуть смещенное сознание, которое сразу должно было создать иной облик. Примерно так испокон века в относительно другого человека превращаются актеры, и это приводит простодушных зрителей в восхищение.
Сегодня меня интересовал Климент, вор в законе, разумеется, нового образца. После пяти отсидок он перешел к нам в Охранку под угрозой тотального перепрограммирования. Штука это в высшей степени неприятная, практически одна часть сознания наблюдает, как в течение трех-пяти месяцев внутренний мир преступной личности рушится, а вместо этого создается некий муляж, не человек, конечно, а нечто синтетическое, с заданными реакциями, поведением и мотивациями. Иногда такие операции кончались куда как плохо, перепрограммеры просто кончали с собой, потому что менять информационные слои личности мы, то есть человечество, научились, а вот что с душой при этом происходит, уразуметь не удосужились и портачим, разумеется.
Вообще, ворье по-настоящему не перепрограммируют, они почему-то этому плохо поддаются. Вот убийцы – гораздо лучше. Их можно вскрывать, как консервные банки, передвигать агрессивные блоки, удалять мотивы, менять окраску, нацеленность действий и всякое такое. Это было бы похоже на игру в кубики в виртуальном мире, если бы при этом так разительно не менялись люди, еще пару-тройку веков назад наводящие ужас на добропорядочных обывателей – всякие социопаты или сексуальные маньяки.
А вот мутанты, ментаты или персоны неучтенных категорий, как я примерно, изменяются еще хуже воров. Про нас, как я слышал, даже теории нет, просто работают спецы, как с многомерными пространствами, и как что меняется, почему на выходе возникает именно такая реальность, а не другая, никто даже не догадывается.
Но и воры, как я слышал, в последнее время пошли довольно решительные. Где-то в южных землях или в Закавказье открылись курсы, обучающие людей типа Климента методике обмана всякого перепрограммирования. Якобы это возможно, только потренироваться нужно и не забывать, то есть обновлять время от времени это знание.
Но Климент испугался. И стал нашим человеком. Не штатным сотрудником, разумеется, но и не обычным стукачом. И работы у него никогда слишком мало не бывало. Он обслуживает провокаторов, имитирует рэкет, когда надо на кого-нибудь наехать, раз пять-семь на моей памяти связывался с синдикатом киллеров, когда они бывали нужны нашему подразделению. Подставлял под заготовленные улики крупных преступников, к которым иначе было не подступиться, выяснял кое-что о закрытых обществах, например, об электронных каталах… Одним словом – полезный человек. Вот запустить этого полезного в дело, как мне показалось, и пришла пора.