Но они оказались дураками и задрались. Один даже вытянул руку, чтобы по старой уголовной привычке шмась сотворить. Я перехватил и вывихнул ему кисть, а когда он завопил и согнулся, чтобы ее понянчить, для верности пнул так, чтобы наверняка сломать еще пяток ребер. И лишь тогда понял, почему он оказался таким смелым: под старым, потертым плащиком, совсем не по сезону, оказался жилет.
В общем, теперь мне в пору было няньчить ногу, но зато и мой приятель отлетел шагов на пятнадцать, а то, что я даже не поморщился после этого удара, сделало меня в их глазах фигурой, достойной внимания.
То есть двое других тоже взъерепенились, но напролом уже не лезли. Я осмотрелся. В общем, все было тихо, но если я даже отгоню этих ребятишек, почти наверняка скоро подвалят следующие. И попросить таксера покрутиться по округе невозможно, тут бесцельно крутиться еще опаснее, чем торчать на стоянке, и потому, что непонятнее для большинства местных шакалов, и потому, что большему числу глаз покажешься. Тогда я заговорил спокойным, умиротворенным голосом:
– Вот что, ребята. Посторожите мою тачку с таксером, он из робких, а я вам за это по десятке на нос отстегну.
Первым, как ни странно, отреагировал вывихнутый:
– А долго сторожить-то?
Но его я прогнал – нужно быть не только строгим, но и справедливым. А справедливость требовала, чтобы побежденный или хотя бы опрокинутый враг получал всю меру презрения.
– Ты бы лучше шел себе, парень.
Он все понял и никуда не ушел, просто присел в сторонке, натуго бинтуя руку, ожидая, чтобы приятели заработали обещанные деньги.
Я спустился, осторожно оценивая не только скользкие, истертые ступени, но и стены, и потолок. Микрокамер нигде видно не было, явных ловушек тоже. Видимо, здесь обходились живым наблюдением, оно дороже, но и надежнее.
Внизу оказался зальчик семь на десять метров. По виду – обыкновенная московская тошниловка. Народу не то чтобы много, но есть, правда все – завсегдатаи. Это должно сразу насторожить любого, кто умеет читать такие знаки, но меня это не касалось. Я протолкнулся к стойке, хлопнул ладонью по доске, залитой пивом такой консистенции, что сразу захотелось не только руку вымыть, но и кожу содрать, а потом попросил высоченную тощую девицу принести мне «Лебяжий Дайкири».
Девица поморщилась. Интересно, как при ее образе жизни она еще не разучилась морщиться? И сделала это в настолько укоренившемся стиле, что разом напомнила мне дюжину подобных девиц в других барах по всей моей некогда необъятной родине. Может, такие девицы являются специальной продукцией подпольной генной фабрики, которая создала такой вот сморщенный прототип? А может, в этом заключено искусство таинственного гения, который программирует всех, кто хочет одной лишь своей физиономией всем навеки внушить – держи от меня руки подальше?
Она отошла от стойки, стала что-то сливать в миксер. По ее виду я даже заподозрил, что сказал что-то не то. Но нет, она вдруг замерла, повернулась так, что ее косица выбилась из-под косынки, и уперлась в меня изумленным взглядом. Я улыбнулся и кивнул, чтобы подтвердить, что она поняла меня правильно.
Как сомнамбула, она подняла древний фон, еще без дисплея, а может, специально оставленный таким, чтобы не был виден тот, кто говорит на той стороне линии, и что-то залепетала в него. Обычному человеку это было бы неслышно, но я поднял чувствительность слуха и разобрал:
– Требует «Дайкири». Лебяжий. Чего делать-то?
Ответ она выслушала молча, кивая головой, как болванчик. Потом смешала требуемое пойло, поставила передо мной и даже попыталась улыбнуться. Лучше бы не пыталась, я ведь не железный, мог и убежать.
Гонец появился через две минуты. Мрачный черный парень, с умными глазами навыкате. Сел на соседний стул, заглянул в мой стакан, к которому я даже не притронулся, тоже поморщился.
– Чего нужно?
– Лебедя.
– От кого пришел?
– Сам от себя. Передай, что пришел солдат Штефана.
– Что?
Парень вздрогнул, хотя я произнес свои слова так тихо, что даже сморщенная девица за стойкой не могла их расслышать. Потом он внимательно посмотрел на меня и стал бледнеть. Это было так необычно, что я даже засмотрелся. Наконец он сполз со своего стульчика, да так неловко, словно разом сделался калекой. И пошел в ту дверку, из которой появился.
Минут через пять на смену ему появился мутант. Это был отменный, килограммов под триста, представитель породы троллей. В правой руке он держал двухствольную картечницу калибром миллиметров по двадцать, а в левой – очень мощный автоматический пистолет. Несмотря на оружие, его била такая дрожь, что я даже испугался, что оружие сработает.